ловушке в Большой галерее, и на свете есть только один человек, кому он может передать светоч знания. Соньер окинул взглядом стены своей величественной тюрьмы. Картины из коллекции самых знаменитых мировых полотен, казалось, улыбались ему, словно старые друзья.
Кривясь от боли, он призвал на помощь все свои способности и силы, понимая: для выполнения почти безнадежной задачи требовалась каждая оставшаяся секунда его жизни.
Глава 1
Роберт Лэнгдон проснулся не сразу.
Его разбудил пронзительно-резкий, незнакомый телефонный звонок. Он пошарил рукой в темноте в поисках прикроватной лампы и включил свет. Прищурившись, осмотрел роскошную спальню со старинной мебелью восемнадцатого века, расписанные вручную стены и необъятных размеров кровать из красного дерева с балдахином.
Где это я?
На висящем на столбике кровати халате из жаккардовой ткани красовалась монограмма «Отель Ритц. Париж».
Постепенно в голове у него стало проясняться. Сев, он устало посмотрел в большое зеркало на противоположной стене. Ему ответил взглядом незнакомец – взъерошенный и изнуренный. Его обычно проницательные голубые глаза затуманились и запали. Сильный волевой подбородок был покрыт темной щетиной, а ярко выделяющаяся седина на висках расползалась в густых жестких черных волосах.
Роберт поднял трубку.
– Слушаю.
– Месье Лэнгдон, – раздался мужской голос, – надеюсь, я вас не разбудил?
Плохо соображая, Роберт посмотрел на часы на прикроватной тумбочке. Было 12.32 ночи. Он проспал всего час и чувствовал себя смертельно усталым.
– Это консьерж, месье. Прошу прощения, что потревожил, но к вам гость. Он утверждает, что это очень срочно.
Гость? Лэнгдон никак не мог прийти в себя. Его взгляд упал на скомканный листок на тумбочке.
АМЕРИКАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ПАРИЖА
имеет честь пригласить
НА ВЕЧЕР С ПРОФЕССОРОМ РЕЛИГИОЗНОЙ СИМВОЛИКИ
ГАРВАРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА (США)
РОБЕРТОМ ЛЭНГДОНОМ
Лэнгдон тихо простонал. Его книги по религиозной живописи и символике невольно превратили его в знаменитость в мире искусства, и сегодняшняя лекция с показом слайдов о языческих символах в каменной резьбе Шартрского собора, видимо, разбередила консервативные души слушателей. Скорее всего, какой-нибудь не в меру ревностный исследователь религии проследовал за ним до гостиницы, чтобы утешить себя хорошей потасовкой.
– Простите, – ответил он, – я очень устал.
– Mais, monsieur[1], – не отступал консьерж, понизив голос до настойчивого шепота. – Этот гость – очень важная персона. И сейчас он поднимается в ваш номер.
Лэнгдон моментально проснулся.
– Вы пропустили человека ко мне в номер?
– Прошу прощения, месье, но не представляю, какой надо обладать властью, чтобы его задержать.
– Да кто он такой?
Но консьерж уже отсоединился. И почти тут же тяжелый кулак ударил в дверь номера.
Лэнгдон сполз