упирающуюся женщину к выходу; вслед за ними по обмершему, парализованному криком автобусу полз шепоток: нявка… нава… навь… нявка…
Сухощавый помедлил. Снова искоса взглянул на Ивгу; провел пальцем по губе, словно стирая прилипшую крошку. Постоял, будто раздумывая – и двинулся к выходу. Нявка… здесь… в автобусе… нявка, – бормотали возбужденные, слегка охрипшие голоса.
В двери чугайстер обернулся:
– Наша служба благодарит вас за искреннее содействие, проявленное при задержании особо опасного существа, именуемого навью. Счастливого пути…
Не желая смотреть, Ивга все же повернула голову и взглянула в окно.
Та, что еще недавно сидела с ней рядом, все еще кричала, только крик стал глуше, и толстое автобусное стекло смогло почти полностью его поглотить. Нявка стояла на коленях, на обочине, и неестественно огромные глаза были подернуты пеленой ужаса. Широко разевался рот; Ивге казалось, что она слышит, как вместе с криком вылетают слова бессвязной мольбы.
Сухощавый и двое его сотрудников неторопливо окружили нявку, сделав ее центром равностороннего треугольника; их выброшенные в стороны руки на мгновение соприкоснулись – будто чугайстры собрались завести вокруг своей жертвы хоровод. Нявка закричала с новой силой – в этот момент автобус тронулся.
За окном плыли деревья и отдаленные покатые крыши; через несколько минут Ивга поняла, что сидит, навалившись всем телом на мосластого парня, и тот не решается ее отстранить.
В автобусе говорили все разом; плакал ребенок. Кто-то громогласный изливал свои впечатления грязной, площадной бранью, кто-то хихикал, кто-то весело смеялся; большинство возмущались. Что нявок стало слишком много. Что служба «Чугайстер» ловит их слишком медленно. Что отлов нявок в общественных местах безнравственен, все равно что отстрел бродячих собак на детской площадке. Что власти бездействуют, налоги идут в никуда, и город вот-вот захлебнется в нечисти: нявки, да вот еще ведьмы…
– Простите, – сказала Ивга мосластому парню. Парень глупо улыбнулся.
Кресло справа от Ивги пустовало; над ним на багажной полке покачивался аккуратный полиэтиленовый пакет. Его хозяйки сейчас наверняка нет в живых.
Впрочем, ее нет в живых уже достаточно давно. Нявку нельзя убить – она и без того мертва; нявку можно лишь выпотрошить, уничтожить, и чугайстры знают в этом толк…
Ивга видела. Однажды. Чугайстры не смущаются ничьим присутствием и не боятся никаких свидетелей; в их откровенности есть что-то непристойное. Обычно они не уводят жертву дальше, чем за угол соседнего дома; прямо на улице, прямо во дворе они справляют ритуал, который уместнее было бы проводить в безлюдном подземелье. Даже дети становятся иногда свидетелями танца чугайстров – а ночью мочат простыни, доставляя родителям множество тревог и неприятностей; чугайстры убивают нявку, танцуя. Танец опутывает их жертву невидимыми сетями, душит и опустошает; нявку после дематериализации Ивга тоже видела. Вернее, могла бы увидеть – но испугалась, не