Голицын, заточен Долгорукий… Теперь в России остался лишь один фельдмаршал – князь Ванька Трубецкой, трус, заика и пьяница, воевать совсем не умевший. К уроненным жезлам кинулись два претендента – Миних и принц Гессен-Гомбургский. Но только было нагнулся принц, как его грубо отпихнул Миних:
– Вам еще рановато, принц. А вот мне этот жезл кстати…
Миних стал фельдмаршалом, генерал-фельдцейхмейстером, обер-директором фортификаций, Военной коллегии президентом, полковником полка Кирасирского, кадетского корпуса аншефом. От почестей и чинов его разрывало, как и от проектов разных.
Остерман спать не мог от зависти (обдумывал уничтожение…)
Но Миних собаку главную дразнить не желал и быстро сошелся с графом Биреном; их дружбу подогревала обоюдная страсть к древним монетам. В «минцкабинете» Миниха граф Бирен обнаружил монеты, каких у него не было. Но зато они были в коллекции у Кристодемуса (врача и философа из Риги).
…Двор постепенно перебирался в Петербург.
Глава пятая
Родила царица в ночь, Не то сына, не то дочь; Не мышонка, не лягушку, А неведому зверюшку.
Выло в трубах всю ночь, словно в Кремль забежали волки.
Не спали… Караулы были сдвоены. На лестницах – строены.
Анна Иоанновна надела под робу себе кирасу. Бронзовую.
Наступал момент – исторический.
Россия съежилась за окнами Кремля – застуженная. Обвытая метелями, занесенная снегами… Тишина над Москвой, тишина.
Анна Иоанновна выпила для храбрости большую чару вина.
– Зачнем? – спросила. – Дай-то, боже, управиться!
Дикая герцогиня Мекленбургская кинулась в опочивальню, где спала дочь ее – маленькая принцесса Елизавета Христина, лютеранка (так и не удосужилась еще перекрестить ее). Екатерина Иоанновна выдернула дочь из постели. Та проснулась, захныкала. Русского языка не ведая, говорила с матерью по-немецки.
– Куда меня? – терла глаза девочка. – Я спать хочу…
– Вставай, хвороба! – отвечала ей мать по-русски. – Коли не привел господь бог мне на престол восстать, так теперь ты, моя поросль, сядешь!
– Не хочу на престол… я спать хочу…
Принцессе дали хорошего подзадника, чтоб не ревела, и одели ее потеплее. Мать грохнула перед ней ларец с изюмом персидским:
– Грызи, несчастье мое! – И вышла, как солдат, руками размахивая, сама толстая, как бочка… Близок момент исторический.
…
В кордегардии – двое: майор Волков и Ванька Булгаков, секретарь полка Преображенского. Обоим скушно, а спать нельзя.
Булгаков зевнул наисладчайше – аж скула хрустнула.
– Слышь, – сказал, – майор Альбрехт… тот самый, что за Фика именье Котлы получил от государыни под Ямбургом…
– Ну? – спросил Волков, и кость бросил: пять зерен.
– Ныне он доимочную дирекцию на Воронеже справил…
– Правежничал, сволочь? У моей тетеньки, – припомнил Волков, –