и. К подобному выводу подталкивало его блаженно-одухотворённое выражение лица, его расслабленная поза и общий «творческий» беспорядок в давно не видавшей уборки комнате.
Однако, это было не совсем так. Взгляд Валерия упирался в преграду, находившуюся значительно ниже «недостижимой выси», и эту высь от него загораживающую. Он смотрел в потолок. А размышления, так странно отражавшиеся на его лице, касались осмысления этимологии выражения «плевать в потолок». Означало ли оно, к примеру, древнюю забаву или вид спорта, при котором побеждал тот, кто мог доплюнуть до потолка?
Правда, сразу возникало множество вопросов, требовавших уточнения и даже, не побоимся этого утверждения, научно-исторических исследований. К примеру, из какого положения производился плевок? Если из положения лёжа, то на чём лежал плевавший? На полу, или, скажем, на лавке? А, какова была в то время стандартная для подобных состязаний высота потолка? А лавки? Так Валера просто уверен, что при высоте перекрытия в его комнате в два метра семьдесят сантиметров, ему с дивана ни за что не доплюнуть даже до люстры. А она свисает уж никак не меньше, чем на полметра, укорачивая, таким образом, дистанцию.
В общем, уравнение это оказалось со множеством неизвестных и решению усилиями не склонного к точным наукам молодого писателя никак не поддавалось. Выражение его лица сделалось обратно унылым, каким было ещё с утра, до расслабляющих научных размышлений. Он вздохнул и, промычав нечто неразборчиво-нецензурное, принял вертикальное положение. Но легче совсем не случилось. Напротив, стало значительно хуже. Вместе с тоской откуда-то из недр организма подступила тошнота.
Теперь перед ним оказался экран ноутбука, отображавший девственно чистый лист. Холст, на который он так и не нанёс кистью своего таланта ещё ни одного мазка-слова. Да что там мазки. Признаться по чести, так Валера пока даже не представлял себе хотя бы смутных, призрачных очертаний будущей картины. Сюжет никак не желал проявляться! Не шёл сюжет.
А ведь только вчера ещё что-то такое крутилось в мозгу. Крутилось и дрыгало ножками, порываясь скорее выпрыгнуть на страницы через резво бегающие по клавиатуре пальцы. Нечто гениальное! Нечто такое, что в миг, в секунду, в мгновение ока поставило бы молодого писателя Валерия Козорезова в один ряд с мэтрами. А то, бери выше – в один ряд с классиками! И он живо, как на яву, представил себе стоящих в шеренгу дородных сплошь бородатых классиков и среди них себя. Ради такого случая он бы и поправился и даже отрастил бы бороду. Пусть и не такую густую и длинную, как у Толстого, ибо в плане растительности на лице природа над Козорезовым потешилась. Но хоть и куцую, но непременно отрастил бы.
Надо было сразу всё бросить и усесться за работу, с тоской подумал Валера. Всё к чертям собачьим послать и работать, работать. И ведь чесались руки, распирало в груди от предвкушения чего-то необычайно высокого и неистощимо великолепного. А теперь вот нет сюжета, словно и не было его. Словно прекрасный сон, приснившийся ночью и забытый с пробуждением.
Эх, да что ж мы за народ такой, почему-то обращаясь к себе во множественном числе, мысленно воскликнул он, никогда не можем вовремя остановиться. Ведь как чувствовал, что следующая рюмка «Бехеровки» окажется уже лишней. Тут же очень тонкая грань между озарением и провалом памяти. И тем талантливее человек творческий, чем более точно способен эту грань ощутить и, главное, на ней удержаться!
Нет во мне таланта, раз способен я, даже синей птице удачи, с благой вестью, залетевшей ко мне, собственноручно отрубить голову. И чем? Рюмкой! Козорезов совсем скис, плечи опустились, голова поникла.
– Кх-кх, простите, – прозвучал над самым ухом писателя чей-то мягкий голос, – вы не будете столь любезны и не подскажете ли мне, как пройти в Рим?
– Все дороги ведут в Рим, – машинально ответил Валера, по-прежнему поглощённый самобичивательными и самолинчевательными мыслями.
– О, благодарю вас! – Воскликнул вежливый голос. – Я так вам признателен. И как только я сам не догадался?
Прозвучали торопливо удаляющиеся в сторону Рима шаги. Козорезов, недовольный тем, что его отрывают от мрачных размышлений, посмотрел в след уходящему владельцу голоса. Он успел заметить не высокую, но крепкую мужскую фигуру. Из одежды, судя по всему, на том имелись лишь короткая кожаная повязка наподобие юбочки, сандалии и короткий ни то кинжал, ни то меч на боку. Через мгновение полуголый мужчина вошёл в стену Валериной комнаты, словно там и не было полуметрового слоя силикатного кирпича, и исчез.
Несчастный писатель только вздохнул, пожал плечами и снова уставился в экран ноутбука, будто ожидая, что строки гениального сюжета вот-вот сами без всякого его участия начнут ровными рядами появляться на виртуальном листе и складываться в абзацы и главы. Он вдруг понял, что это свершится, надо только немного помочь чуду. Необходимо лишь слегка надколоть твёрдую скорлупу, а дальше сюжет вылупится сам. Он родится из яйца, сбросит оковы, глотнёт чистый городской воздух, прокашляется и нескончаемым потоком занимательной мудрости прольётся на многочисленные страницы будущего романа.
И тогда Козорезов пододвинул поближе к себе журнальный столик,