же у Д’Ларно не было работы, целыми днями он бродил по городу, как он это называл, коллекционируя. Однако это была особенная коллекция, доступ к которой имел исключительно сам Эрнесто, поскольку она находилась у него в голове.
Например, с сегодняшней прогулки он принес три ноты песенки, которую пела молодая девушка, продающая рыбу, какую-то завиральную сплетню, невероятную историю, услышанную от старого морехода, запах разлитой туши в магазинчике с чернилами, полет альбатроса в сером небе. И одно необычное наблюдение, которым он хотел поделиться.
– Ты уже слышал, Эльхандро, старый друг-питух, что нынче случилось в университете?
– Нет. И мне нет до этого никакого дела.
– И плохо. Однако я мог бы тебе об этом рассказать как непосредственный свидетель, потому как я там был. Иначе ты будешь обречен на конфабуляции и невероятные истории, которые завтра начнут кружить по всему городу. А скажу я тебе, что беспорядки, которые возникли из-за Хольбранвера, наверняка войдут в анналы.
– Хольбранвер?
– Ага! Вижу, что ты, однако, интересуешься еще чем-то, кроме своей машины и чернил. Ладно-ладно, я позабуду, сколь неинтересен я был тебе минуту назад, и все расскажу тебе – с подробностями. Стало быть, нынче около полудня появилась сплетня, пущенная в город, что Хольбранвер должен давать некий экстраординарный показ, и где – в университетском Зале Медиков! Мы все полагали, что он станет резать мертвецов, поэтому собралось там множество людей различных сословий, в том числе и я. Поскольку – признай это сам – если бы ты знал, что нынче там кого-то вскрывают, разве ты не пошел бы?
Камина согласился. Знал, что теперь он уже не сдержит словотока художника. В таверне же единожды начатая история должна катиться, словно спущенное с горы колесо.
– Сперва ректор хотел все низшие сословия гнать взашей и никого кроме профессоров не впускать, но знаешь же, как оно в Зале Медиков: три этажа аркад, на каждый этаж – несколько входов. А еще и жаки унюхали, чем пахнет, и принялись людей им одними известными дорогами проводить на балконы. На это ректор вызвал гвардейцев, дабы людей прогнать, но кого выгнали со второго уровня, тот быстро появился на первом. И наоборот. Тем временем профессора и Хольбранвер начали выказывать нетерпение, а потом сей последний решил начать, невзирая на ротозеев.
Д’Ларно ухватил стакан Камины и выпил его в несколько глотков, непонятно было – оттого ли, что пересохло у него в глотке, или чтобы подержать печатника в напряжении.
– Наконец они начали. Но сразу же на лицах зевак появилось разочарование, да еще какое: для такого разочарования, полагаю, пригодилось бы специальное слово на нашем языке. Понимаешь, ровнехонько как если б мы полагали, что случится нечто кровавое, а тем временем не произошло бы вообще ничего. Пьяница взойдет на край крыши, покачнется, а зеваки уже предвкушают зрелище, из-за которого побегут по спине мурашки, уже ждешь ты эти мурашки – и тут пьяница отступает. Вот именно такие лица у нас у всех и были,