да слово Велесово, – покачал головой старик. – Не терпят их духи подлые да твари, Чернобогом придуманные. Вижу, заловил ты, мил человек, марьянок водяных, что в грудь забираются да душат смертного кого до муки, а кого и до смерти… Али еще какая ломота к тебе прицепилася.
Волхв отступил, дунул на туесок, и дымление тут же остановилось.
– Нельзя тебе, гость наш, с людьми ныне в одном доме жить. Марьянки, твари подлые, с человека на человека быстро бегают. Севар, твой двор?
– Мой, Радша, – выступил вперед один из мужиков. Как раз тот, что входил за Премыслом, в рубахе с мокрыми рукавами и короткой всклокоченной бородой.
– Баню свою истопи, в нее гостя покамест поселишь. Пока марьянок не изведем, со двора не выпускай. Завтра приду, посмотрю, каков будет.
– Так ведь вечер скоро, волхв!
– Сам вижу. Свечу жировую принесу отговоренную. Не сунется нынче нежить в баню, не боись.
– И-эх, – крякнул мужик и двинулся к дому. Хозяйка побежала следом, что-то тихо приговаривая.
Прочие деревенские наоборот, подступили ближе, с видимым изумлением рассматривая подвешенный на стальной тросик двухсотграммовый серебряный груз с множеством острых граней.
– Никак, всю казну свою в кистень перелил? – поинтересовался Премысл.
– Жизнь дороже… – отвернув голову, опять закашлялся ведун. – Коли нечисть на пути встретится, так саблей от нее особо не отмахнешься. А вот кистень из священного металла в самый раз приходится. Зачастую лишь покажешь – болотник али водяной враз в омут свой прячутся.
– И часто встречался? – поинтересовались из толпы.
– Приходилось, – кивнул Середин и, пользуясь случаем, перешел к рекламе: – Я ведь, большей частью, тем на жизнь и промышляю. Где рохлю из дома сведу, где волкодлака в лесу поймаю, где мавку или криксу изведу. Глядишь, селяне и на стол накроют, и в дорогу припасов соберут, а где и серебра отсыплют, коли тварь опасной окажется.
– То-то тебя самого марьянки оседлали, – презрительно хмыкнул кто-то из мужиков и стал пробираться к воротам. – А ведь туда же, ведуном прикидывается. И ведь имя какое выбрал – Олегом назвался! Видать, под Олега-ведуна прикидывается. Кистенем серебряным хвалится. Тьфу!
Еще несколько человек двинулись за ним.
– Знатно, знатно, – покачал головой Сбыслав. – И в лоб дать сподручно, и казна на черный день всегда под рукой. Ну, ты это, ломоту свою гони. А коли назад в Сураву сберешься, меня кликни. Кузница моя у Мокрого угла, всякий покажет.
– Ты прости, что за человека зараз не признали, – запахнув зипун, чуть поклонился Премысл. – Сам видишь, половодье кругом. Зело чудно, коли по воде путник на телегах является.
– Так в том и дело! – попытался оправдаться ведун. – Почти сутки ноги в холодной воде, вот и простыл…
Он опять закашлялся.
– Ты не боись, волхв у нас мудрый. И от нежити оборонит, и с ломотой любой справится. – Бородач тоже направился к воротам, увлекая за собой прочих деревенских.
Поняв,