зачем и с кем? – снисходительно поинтересовался Ян.
Вильгельм обхватил голову руками.
– Затем, что детство заканчивается, хотим мы этого или нет. Чтобы жить – вот зачем.
– Странно, жить, чтобы бороться за жизнь.
– Послушай, мне кажется, раз мы подружились…
– Вы о чем? Вы о чем?
Тягостное молчание поджидало и дома.
Дети разбежались в поисках развлечений.
Жена никак не реагировала на его несмелые попытки завязать разговор. Не выдержав, он раздраженно спросил, что снова не так, в ответ – не пора ли опомниться, у него дети, семья, он же разыгрывает спасителя, может, им усыновить больного? Вильгельм вспыхнул, осторожно заметил, что не совсем верно понято происходящее, не стоит так. Жена, обжигая взглядом, заявила, что ей стыдно за мужа, что он предал всех.
И он закричал, закричал голосом, от которого сам пришел в ужас, но неожиданно почувствовал наслаждение в ярости, в этом голосе, который поначалу и не узнал. И, упиваясь оглушающим рычащим звучанием, метал слова, хлесткие, гадкие, но душа голоса… Она взывала о помощи, признавалась в отчаянии, в бессилии, в тоске по несвершившемуся и разрывалась на части от собственной жестокости.
Жена выслушала.
– Ты больше туда не пойдешь.
– Я обещал.
– Это не тема, – отрезала жена.
– Это не тема, – откликнулся эхом.
Щелкнул дверной замок, ушла.
Позвонил Лева и явился с бутылкой красного вина.
Разлили, Лева пил, подливал себе, предлагал Вильгельму, тот отнекивался. На вопрос, удался ли роман, вяло ответил, как тяжело было исправлять по 10–15 ошибок на странице. Лева возразил, что он об этом не просил. Вильгельм огрызнулся: с таким скопищем клише сталкиваться три месяца, лоб в лоб…
Журналист поднялся, молодцевато подтянулся ремнем, широко расставил стройные ноги:
– Спокойно, немцы в городе, – забрал текст и, не допив вина, удалился.
«Молодец, парень живет в одной плоскости, не сползая на другую. А я всегда прыгаю…»
Ночью вышел на балкон, закурил, облокотившись на перила. Внизу освещенные уличными фонарями шли двое: крупный тяжелый пес, переваливаясь с лапы на лапу, и его хозяин, высокий крепкий мужчина.
Догу семнадцать лет, скоро конец, хозяин – сосед сорока лет, при встречах уважительно раскланивался, прогуливался только с псом. Вот и сейчас в ночной час вывел друга – нельзя отказывать в желаниях тому, кого вырастил. Шли медленно, спокойно, оба молчаливые, в думах своих. И он позавидовал их преданности.
И вернулся к Яну.
В аллее у клиники на скамье сразу же разглядел знакомую фигуру в сером спальном костюме. Осторожно подошел, дотронулся до плеча.
– Странно, мы не договаривались о встрече, – нахмурился Ян.
– Ну прости. Видишь ли, я думал, тебе… ну, может, плохо?! Здравствуй.
– Все нормально, здравствуйте.
– Наверно, к тебе приходили друзья?
– А зачем, у них свое, у меня свое.
Голос помертвел, его душа перестала жить для Вильгельма.
– Но