это капкан золотой.
Кто попался в него, тот завоет!
В тишине, в темноте под холодной звездой
Дождь окно моё моет и моет.
Было много друзей, было море вина,
Куража было много и песен!
А теперь между струн паутина видна
И на медной трубе моей плесень.
Скоро я озверею совсем от тоски,
Головою об стенку мне, что ли?..
Пробегают в полях поездов огоньки –
Вот бы вырваться мне в чисто поле!
Только я не могу. А верней – не хочу.
Сам себе я устроил засаду!..
Одиночество – это не всем по плечу,
Кто-то в стаю влюблён, кто-то в стадо.
Прибираю в избе, прибираю в душе,
Ветер пыль с моих мыслей сдувает.
За окном начинает светлеть и свежеть
И в крови – будто солнце играет!
Вот теперь хорошо. Красота и покой.
Мир души моей стал интересен!
Одиночество – это приют золотой
Для стихов, для раздумий и песен.
В кругах богемы
Конфузился я и стеснялся до слёз,
Краснел я со страшною силой.
У них тут Москва, а у нас там колхоз.
Куда мне – с кувшинным-то рылом?
Лобастые парни – им Пушкин чета
И музы у них на коленях.
А я и размер-то не знал ни черта.
Хорей? Это кнут для оленя?
Там пили вино и смолили табак,
И умное что-то твердили!
Торчал я как самый последний дурак, –
Где Байрон, Шекспир и Вергилий…
Я с этой богемой общаться не мог –
Пыхтел и потел, и не спорил.
Есенина? Знаю, читал между строк.
Муму утопилась от горя.
Мне с ними в ту пору хотелось дружить,
Но к ним на козе не подъедешь.
Стоит безлошадный какой-то мужик.
А там уже – «Волги», «Победы»…
И только позднее дошло до меня –
Другая мне светит победа!
Придёт она, светлой строкою звеня,
И песенка их будет спета!
И только теперь я ответить бы мог
С улыбкой спокойной и милой:
За вами – богема. За мной – Господь Бог!
Куда вам с кувшинным-то рылом!
Вместо письма на родину
В Москве живу с недавних пор,
Курю «Герцеговину флор»,
Пытаюсь самоутвердиться
И домотканые стихи
Стелю в редакциях столицы.
От умиленья эта лица
Вот-вот должна бы прослезиться,
Но лица критиков сухи.
Я не сдаюсь – гуляю франтом!
Гляжу на часики свои,
Когда поют, звенят в курантах
На всю Россию соловьи!
И отчего-то вдруг робея,
Светлея сердцем и душой,
У стен Кремля и Мавзолея
Стою, взволнован, отрешён…
Иду под вечер вдоль ограды
Вглубь Александровского сада.
Горит листва, и дворник курит.
– Что, – говорю я, – скоро холод?
– Да нет, октябрь тёплым будет.
– Помочь,