теперь бородатых братьев повстречать, в глаза им посмотреть, спросить, как они поживают, не мучит ли их совесть за то, что другие пошли под пули? Но спросить, похоже, некого уже. Старики в деревне сказали Солдатеичу, будто все три брата друг за дружкой полегли под могучими своими восьмиконечными крестами – только такие кресты признавали поборники старой веры. Такие кресты охотники встречали в глухоманной тайге. Старики, суеверно крестясь, говорили, что трёх бородачей покарала природа-матушка. Одного придавило лесиной во время шального бурелома. Второго молния ужалила во время ливня. А третий ухнул в ледяную полынью, шагая по стеклянному стрежню, ещё не окрепшему. Откуда это было известно старикам? Кресты – крестами, да только мало ли кто там лежит. И всё же Стародубцев почему-то верил старикам. «Мы думаем, что Бог видит нас сверху, а Он видит нас изнутри! – говорили ему старики. – Не захотели эти рыжебородые защищать Расею, вот Господь и прибрал…»
Может быть, и так. А может быть, и нет.
Солнце, прожигая шерстину серых туч и облаков, подрастало над тайгою, стаскивало драные тени с перевалов. Солнечным золотом дрожал упругий стрежень. Самородками в грязи вспыхивали старицы, протоки, мочажины.
Становилось ещё светлей и задумчивый взгляд Солдатеича утекал по реке ещё дальше – туда, где вздымается крутолобый берег Иртыша, самого главного притока Оби. Где-то там во времена теперь уже былинные красовалось Кучумово городище, город Искер, столица Сибирского ханства, всесильного и всемогущего. Именно туда, на крутолобый берег Иртыша, нагрянула дружина казаков – отчаянно-разгульная ватага Ермака. Именно там раздались воинственные клики: «Господи! Помози рабам твоим!» И загремело огнестрельное русское оружие, зазвенели сабли ермаковцев. И закипела вода под берегом, обагряясь кровью казачьей и татарской, обжигаясь калёными пулями и свистящими стрелами.
И там, среди могучих казаков, был тот, который звался – Стародуб. Человек волевой, непреклонный. Глаза у него полыхали, как выстрел. Чёрный куст бородищи лежал на груди. Золотой полумесяц казацкой серьги в правом ухе горел. Хмуробровье буйно срослось на переносице. Жилистый кулак его – одним ударом в лоб – запросто мог жеребца ухайдакать.
После покорения Сибири и после многих других боевых приключений этот забубённый Стародуб остепенился и где-то на просторном светлом берегу или в тёмной тайге забабахал домину, женился, детей настрогал из какого-то старого дуба – и пошло по земле Стародубцево племя.
Так оно было, нет ли – никто теперь точно не скажет. Но, в общем и целом, – примерно так. Казачий крепкий корень, казачью кровь – это Солдатеич невольно ощущал в своей судьбе. Казачья кровь была в нём как золотые угли, которые тихо-мирно мерцают и теплятся до поры, до времени. А как только ветер чуточек всполохнётся – опасность придёт и отвагу востребует – золотое пламя одномахом встанет на дыбы, опаляя все тело, всю душу, призывая к бою, к защите рубежей.
Вернувшись