напевала словечки из поваренной книги.
Марфинька была утончённой и обходительной, но, как все Марфиньки, решительной, беспощадной и даже коварной и, как у всех Марфинек, муж у неё был в подчинении, и, как для всех Марфинек, для неё много значили разговоры, особенно если они переходили в молву.
Худ. А.Соколов. СТРЕКОЗА
Бывшее прозрачно побелевшим лицо Цинцинната, с пушком на впалых щеках, сейчас порозовело (гримёры) – велика сила перѐжитого, она заставляет биться кровь и красит нежным цветом щёки16…
– Мы не хотели бы этих подробностей… – ковыряя ногтем махру одеяла, попросили Цинциннаты.
– Согласен! Не для нежных ушек! Что ж, зачерх… я хотел сказать: зачерхнём… имеется в виду, зачерк-к-нём, а вы имеете в виду:
Адвокат вынул из кармана зеркальце…
– Выкладывайте, выкладывайте!
Адвокат поймал в зеральце солнечный лучик, безнадёжно пустил его туда-сюда: на паука, Цинциннату в глаз, ещё по стенам, по потолку, на Директора не решился и положил его плашмя на стол.
– А что касается ромашек, продолжил директор, – так это тоже история… но, как уже много раз сказано: недоумённый читатель и так уже не простит.
Ты, Цинциннатик уже не так не доверчив, не так слаб (выравнивают, как катком по асфальту), ты, Цинциннат, уже способен заметить даже… Родионову, накатившуюся медленную слезу: «Такие же точно тени, – плачет слезой Родион, – такие же ю-ю-юллю… у-у-уллю… а-а-а! иллюзии, вот! и призраки всякие там, такие же пародии, оборотни, шуты, – плачет и надувается слезой Родион. – И палач, и хва… хва… хва… – как всегда не получалось заарканить шипящую, – и хва… хван…томы! – махнул рукой на шипящую Родион и плюнул, и лопнул: – Пух!» – будто выпрыснул всё что было, будто выпрыснул что-то, что ещё оставалось.
Хотя, всё ещё, Цинциннат Ц., ты ещё не замечаешь (ну просто, как катком), что со своей матерью, Цецилией Ц. ты выкроен из одного куска, одной штуки.