Данелян огляделся. – Комбайн сюда подняться не может. Поэтому мы вручную пилим-режем и отправляем мясо обратно в «приемник».
Лещинский решил, что ослышался.
– Куда-куда? Обратно в «приемник»?
– Ага, – Данелян потянулся к ложноножке, что слепо шарила в воздухе, высунувшись из вентиляционного порта. Ложноножка пугливо отпрянула, выпустила сквозь мембрану, заменявшую ей кожу, пенистую жидкость. – Но поедая само себя, оно растет еще быстрее. Замкнутый круг. Так что твои инструменты – тележка да мачете. Рубишь, грузишь, отвозишь и сбрасываешь в «приемник». Но не сейчас, а позднее – когда уйдут те.
– Те? – Данелян явно имел в виду гопников с лопатами. Лещинский окончательно опешил. – Они не знают, что творится у них над головами?
– Об этом мало кто знает, – пояснил Данелян. – Но ты ведь гвардеец, ты не сболтнешь.
– Я-то не сболтну! – От волнения Лещинский повысил голос. – Но это ведь еда! Зачем ее утилизировать? Раздайте жителям Колонии! В Чумном городище за «тройной стейк» горло перережут! Молодые девчонки продают себя, чтобы прокормиться! Хитники достали уже! Дайте им еды, они от нас и отцепятся!
Данелян поморщился.
– В том-то и дело, друг мой. В том-то и дело.
– В чем?!
– Продукция завода выступает в Колонии всеобщим эквивалентом. Проще говоря – деньгами. Что случится, если печатный станок запустить на полную мощность? Бедных не станет? Нет, дружище, – богатых не станет. Потому что деньги потеряют ценность. Вот и мы не имеем права раздарить излишки сброду с окраин.
– Так то – деньги, а это – всего лишь склизкая гадость, которую и мясом с натяжкой можно назвать.
Данелян нахмурился. По его физиономии было видно, что ему не хочется продолжать препирательства.
– Корсиканец сказал, что на тебя можно положиться… – обиженно пробубнил он.
– Так точно, – хмуро подтвердил Лещинский.
4
Лещинский кивнул ополченцу, который дежурил в подъезде, и поднялся на второй этаж. Было уже поздно. Все спали. Лещинский медленно шел мимо ряда одинаковых дверей вдоль длинного, прихотливо изогнутого коридора, прислушиваясь к странной, словно нежилой, тишине. Не верилось, что за каждой дверью – человеческая семья, или брачный альянс арсианцев, или гнездовье птичников, или кубло нгенов. Звукоизоляция в здании, приспособленном под семейную общагу, была идеальной. Профессор Сахарнов считал, что ряд строений, примыкающих к заводу, предназначался аборигенами для чего угодно, но только не для жилья. Лещинский не спорил, хотя трудно было представить, с какой еще целью можно выстроить сотни одинаковых комнат с нишами «телевизоров», раковинообразными закутками «санузлов». Правда, этими «удобствами» все и ограничивалось. Остальное сделали новые жильцы. Натащили тряпья, наставили самодельной мебели, приспособили электроплитки и прочие кустарные бытовые приборы к контактной сети дома. На овальных окнах появились занавески и жалюзи. Днем в общаге непрерывно щелкали двери, по коридору