свою порцию. Поторопился съесть ее, больше не получишь». Видя растерянный вид Александра Александровича, ты протягиваешь ему свой кусочек. «Не допущу этого безобразия, – говорит Марья Григорьевна. – Если ты, Юлия, будешь вмешиваться в мои распоряжения, я отказываюсь вести дальше хозяйство». Испуганный Иван Григорьевич бросает на тебя умоляющий взгляд, твой кусочек возвращается к тебе. Александр Александрович покорно опускает голову, и все успокаивается.
Следует второе блюдо – пшенная каша, скорее – пшенный жидкий развар на воде без капли масла. «Кто хочет масла, пусть несет свое», – говорит тетка и затем поясняет: «Меня научили очень хорошему способу варить кашу: если сразу налить воды, получается чепуха, а если добавлять понемножку, то все замечательно разваривается и сохраняется великолепный вкус». Александр Александрович, который на минуту вышел, возвращается с кусочком масла на ложке и кладет в свою кашу. «А я и не знала, что у тебя есть настоящее масло», – говорит ему жена. «Да уж, это не Главрасмасло», – отвечает он ей с торжеством. Главрасмасло – это центр по производству растительного масла, где Марья Григорьевна работает. Она не дает мужу своего растительного масла, а он ей – своего коровьего. Обед кончен; подается жиденький чай без сахара; каждый приносит свои кусочки.
Вечером – ужин: те же блюда в том же порядке и с теми же репликами и пререканиями. «И это всегда так?» – спрашиваю я у тебя. «Всегда, – отвечаешь ты, – с той только разницей, что завтра будет гречневая каша, а послезавтра – картошка». – «Я не про это говорю, – возражаю я, – а вот об этих спорах о кусочках, этой неумолимости, этом торжестве, когда один ест то, чего другой не имеет». – «А, это у них в семействе издавна заведенный порядок». – «Но неужели это меню никогда не сдабривается кусочком мяса или рыбы?» – «Нет, никогда». – «Что же, все так-таки довольствуются этим режимом?» – «Трудно сказать. Мне кажется, что тетка с семейством чем-то подкармливается у себя в комнатах». – «А твои, Иван Григорьевич, дети?» – «Папа часто ходит ужинать напротив, к Борису Александровичу: там кормят дорого, но прилично». – «А дети?» Ответа нет, что, собственно, и является ответом. «Ну, по крайней мере, этот режим должен стоить дешево», – говорю я. «Не знаю, – отвечаешь ты, – до сих пор платил папа; я не имела к этому отношения, а в конце месяца увидим».
И мы увидели: счет получился как раз такого порядка, чтобы слизнуть наш месячный заработок. К большому возмущению Марьи Григорьевны, я попросил показать книгу закупок, нашел там и мясо и многое другое, и на мой вопрос о мясе Марья Григорьевна, глядя мне в глаза ясным и твердым взглядом, сказала: «Неужели же вам ни разу не попалось в супе мяса? Так-таки ни кусочка?» Что же можно было ответить? Ты не хотела никаких домашних историй, боялась расстроить Ивана Григорьевича нашим разрывом с теткой, а я боялся расстроить тебя и промолчал. Но нужно было подумать о дополнительном заработке.[277]
Прежде чем думать о заработке, пришлось думать об отоплении.