а потом возмущается из-за дыма, или что там слишком жарко, и требует пересадить их за другой столик, тебе надо выпить. Просто глоточек того, что есть. Для твоей бедной толстой жены сойдет и херес, который используют для готовки.
Это один день из жизни Мисти Мэри, царицы рабов.
Еще один самый долгий день в году.
Это игра, в которую может сыграть кто угодно. Ее персональная кома, твоей жены Мисти.
Два глоточка винца. Два аспирина. Повтори еще раз.
В Орехово-золотом зале окна напротив камина выходят на сторону моря. Половина замазки высохла и раскрошилась, холодный ветер свистит сквозь щели. Окна запотевают. Влага собирается на стекле, стекает на пол и разливается лужей, пока пол не промокает насквозь, а ковер не начинает вонять, как дохлый кит, выброшенный на пляж в середине июля и провалявшийся там две недели. Вид на море. Горизонт перегружен рекламными щитами. Все те же торговые марки: рестораны быстрого питания, солнцезащитные очки, теннисные туфли, – что отпечатаны на мусоре, размечавшем границу прилива.
В каждой волне бултыхаются окурки.
Каждый раз, когда кто-то просит четырнадцатый, пятнадцатый или шестнадцатый столик возле окна, а потом жалуется на сквозняк и на вонь от промокшего, заболоченного ковра, когда они требуют пересадить их за другой столик, тебе надо выпить.
Эти летние люди, их Святой Грааль – идеальный столик. Царский трон. Выгодное размещение. Где бы они ни сидели, хорошо всегда там, где их нет. Здесь такая толпа, что нельзя просто пройти через зал без того, чтобы тебя не пихнули в живот локтем или тазовой костью. Чтобы тебе не вмазали кошельком.
Прежде чем мы продолжим, тебе, наверное, стоит одеться теплее. Закупить впрок витамины группы В. Пополнить запас клеток мозга. Если ты это читаешь в общественном месте, прервись и надень свое лучшее нижнее белье.
Но сначала, наверное, стоит записаться в очередь на пересадку печени.
Ты понимаешь, к чему все идет.
К чему пришла жизнь Мисти Мэри Клейнман.
Есть много способов покончить с собой, для этого не обязательно умирать.
Всякий раз, когда кто-то из летних женщин заходит сюда в компании подруг, все они худощавые и загорелые, все они ахают, глядя на деревянные панели и белые скатерти, на хрустальные вазы с розами и папоротниками, на антикварное столовое серебро, и кто-нибудь обязательно говорит: «Вместо телятины вам бы следовало подавать тофу!» – хлебни винца.
Эти худышки с материка. Может быть, на выходные приедет какой-нибудь муж, низкорослый крепыш, так обильно потеющий, что черный спрей, которым он маскирует залысину, ручьями течет по затылку. Темные реки густой грязи пачкают воротничок его светлой рубашки.
Каждый раз, когда кто-то из местных морских черепах приползает сюда, вцепившись в жемчуга на сморщенном горле, престарелая миссис Бертон, или миссис Сеймур, или миссис Перри, когда она видит, что какие-то загорелые худосочные летние женщины заняли ее личный, любимый с 1865 года столик, и говорит: «Мисти, как ты могла?! Ты же знаешь, что я всегда захожу сюда