костей. Оранжевые струйки сдувались ветром со стремительно уменьшающейся поверхности тела, еще какое-то время они летели за мной тонкими нитями, потом, оторвавшись, собирались в большую оранжевую каплю, оранжевый шар, который, вбирая в себя нить за нитью весь раствор моего тела, всё более набухал и плыл теперь рядом в серовато-молочном облаке, вращаясь и избегая тем самым прорыва его содержимого сквозь пленку поверхностного натяжения.
Боль изжигала меня, ног и большей части туловища уже не было, – они растворились в измененном громами и молниями облаке, но действие облачного тумана продолжалось, и с нечеловеческой болью в раствор ушли руки, грудь, шея, – всё превращалось в оранжевые летящие струи, втекающие в медленно вращающийся шар, – он по-прежнему сопровождал меня в полете и вбирал меня в себя. Облачный растворитель растворил голову, мозг, скулы, русые с проседью волосы и с особенной болью ударив в переносицу, покончил со всею плотской материей – я смылся в шар. Шар еще несколько минут скользил за мною в продолжающемся полете, потом стал отставать, вращение его убыстрилось, в разных его местах стали появляться набухающие выпуклости, которые особенно увеличивались, оказываясь в результате вращения шара внизу, и наконец одно из самых больших набуханий внизу шара прорвалось, и вниз на землю из облака, смешиваясь с проливающимся из него дождем, полились оранжевые струи, – не знаю, достали ли они до земли – если и долетели, оранжевый их цвет наверняка сильно ослабел, разведенный серыми дождями, – думаю, что на землю падал обыденный серый дождь с легким оранжевым отливом, будто в воздухе над землей он впитал в себя пыльцу давней весною отцветших акаций. Я вылетел из облака. Подо мной лежала летняя земля, и уже ни одного облачка не зависало над ней под прозрачным голубым небом. Земля, над которой я летел, была краем зеленых гор, озер, долин и диких цветов. Я вытянулся в струнку, потом слегка сгруппировался, повернулся на 75 градусов и плавно пошел на снижение. Я приземлился в долине, указатель указывал ее название – Пелéна.
Вечерело. По склонам дальних холмов, окружающих долину, начинали мерцать огоньки городков и селений. Видно, долина эта была обжита, и жители ее селились в основном по склонам покрытых сочными травами пологих гор. Я пошел вдоль горной речки, протекавшей по дну долины. Вода в ней была довольно теплая, из чего можно было заключить, что сама долина лежит в низине, а не на плоскогорье. Боже мой! Какой невозможной красоты была эта местность. Впрочем, почти все составляющие этой красоты встречались нам с тобой, дорогая, и в других местах, – красота Пелéны, казалось, немногим отличалась от красоты некоторых еще живущих земных земель – но только какая-то особенная прочищенность, какая-то особенная прозрачность не пораженного никем воздуха, какая-то особенная уверенность в соразмерности и правильности комбинаций материи, – Земля! – ты, ставшая адом, ты же и зеркало, в котором на каком-нибудь неприметном повороте отражены для внимательного путешественника