Мимесис в изобразительном искусстве: от греческой классики до французского сюрреализма
и отвлекающее от совершенствования души и устремления к Богу; в лучшем случае – осторожно, символически опосредовано, как свидетельство божественного всемогущества, отмеченное отблесками божественной красоты и знаками Бога. На сфере духовного, идеального Средневековье сосредоточивается с напряжением и радикализмом, не знакомым классической античности.
Идеализм Платона не противоречил определяющему для античности представлению о том, что материя тем ближе идеям, чем более ей свойственна формальная завершенность и красота. В средневековой культуре связь материального и идеального не приобретает классической уравновешенности и наглядности и принадлежит в значительной степени к области умозрительного. Иными словами, если плотское и не отвергнуто как греховное, то подчинено духовному; очищено, преображено под воздействием духовного, но с умалением своей самостоятельной ценности.
Зато христианское сознание допускает, что с высотой духа совместима не только телесная красота, но и материя невзрачная, ущербная, жалкая, отвратительная. Христианский Бог не похож на Олимпийцев. В своем человеческом воплощении он прошел через все тяготы грубой земной жизни, общался с простыми людьми, а также с убогими и презренными, испытал унижения и телесные страдания, был казнен как преступник. Образ истерзанного пыткой тела Иисуса стал памятником его духовного подвига. Некоторые богословы придерживались мнения, что внешним обликом Иисус был уродлив.
В этом христианском приятии слабой и низкой материи дает о себе знать не только аскетический отказ от чувственной полноты, яркости и притягательности земной жизни, но и особенное, столь же чуждое античной классике, как и духовная экстатичность, острое и глубокое переживание человеческой реальности, которое ведет к известному возвышению самого ничтожного в ней. На этой почве в европейском искусстве зрелого Средневековья развивается натурализм, который имеет мало общего с классическим мимесисом.
Сложное отношение Средневековья к чувственным образам зависело от противоречивой позиции церкви в вопросе о сущности и изобразимости божественного. Христианский мир оказался расколот на два лагеря: иконоборцев и иконопочитателей. Их противостояние достигло в Византии накала в VIII–IX вв. Победили иконопочитатели.
Иконоборцы настаивали на том, что божественное неизобразимо, причем наибольший их протест вызывали жизнеподобные и скульптурные образы божественного, так как они ассоциировались с языческими идолами (образами ложных богов). Иконоборцы ссылались на упоминания в Священном Писании о том, что Бог есть дух, бесплотный и невидимый, который можно только услышать («глас слов Его вы слышали, но образа не видели» (Втор. 4:12)) и на ветхозаветную заповедь: «не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им…» (Исх. 20: 4–5).
Для противников икон никакой материальный образ не способен передать и частицу духовной