замер, ибо, с одной стороны, машина может уйти в литейный. С другой – приближается она к нему, поскольку между литейным и ним – никого. Стоит только встать в притихшем зале, поправить небрежно верхнюю пуговку на рубашке, легонько кашлянуть и сказать с интонацией мироновского Остапа: «Товарищи месткомовские заседатели, я готов…» Правда, к чему он готов – полностью сформулировать мечтатель пока не мог. И даже не потому, что не давались ему ни монологи, ни диалоги, так как был он от природы молчалив и нескладен, и видел себя больше думающим, немногословным Штирлицем, чем разбитным радостным балаболом Бендером. Хотя сейчас нужно, чтобы у него внутри проснулся именно Остап.
На базу, куда приходили машины для предприятий всего района, он ездил на городском автобусе по первому маршруту почти каждый день, как неудачливый жених к красавицам-невестам на смотрины, да всё не к месту. Он выходил за остановку до базы, чтобы не встретить знакомых, и окольными путями пробирался через заросли бузины, перелезал через огромные трубы котельных, перепрыгивал ручьи и лужи помоев, сливавшихся из соседних бараков, и выходил к длинным лабиринтам серых сараев. За сараями, между железнодорожными путями и остановкой общественного транспорта, располагалась та самая база.
Однажды его чуть не побили. Какой-то пьянчужка мочился на выгоревший угол сарая (местные пацаны часто играли здесь со спичками, жгли костры, курили и плавили свинчатку). Одной рукой мужчина держался за торчавшую доску, а другой водил свою пожарную машину по стене, ботинкам и замусоленным штанам. Движения были нервными, дёрганными. Человек был пьян сильно. Обойти пи´сальщика не представлялось возможным – позади разлилась огромная лужа: конечно, не его произведение, а природного, естественного происхождения. Как шутила бабушка мечтателя, «боженька пописал».
Проход оставался настолько узким, что нужно было бы протискиваться, держась за добровольного пожарного, чтоб случайно не плюхнуться спиной в воду. Мечтатель остановился и непроизвольно кашлянул. Он всегда подкашливал в непростых жизненных ситуациях, выражая таким образом своё недоумение и растерянность. Мужчина у угла, услышав посторонний, не свой звук, повернул голову, не меняя положение рук. Лишь уменьшившаяся струйка направилась теперь в правый ботинок. Взгляд был смертельный – злой, тяжёлый и абсолютно слепой. Тело тронулось вслед за головой и чуть не рухнуло, но спасла стена сарая. Левая рука, не потрудившись убрать в ширинку то, что надо, зашарила по штанам в поисках кармана. Когда карман нашёлся, на свет появился перочинный ножик с зелёными пластмассовыми накладками и кривым штопором сбоку.
Нож как нож, «Турист» ему название, удобное изделие советской лёгкой промышленности, незаменимый помощник в походах, на рыбалке, осенью на картошке. Но на мечтателя в тот момент нож произвёл ужасающее впечатление. Старый перочинный ножик с пятнышками ржавчины на металле, облепленный табачными крошками и карманным мусором, сверкнул сталью