привыкла вкрадчиво звучать,
она смирилась с тайною любовью…
Но так она в моих ладонях жглась,
как Божий отсвет на пожарах мира,
столетиями втоптанная в грязь
и с ужасом подобранная лира…
Она звучит, а в сердце тишина,
она дрожит, как тёмная химера,
она давно от горя онемела —
переживая наши времена…
Но отчего, не оскверняя слух,
почти не различаемый сначала,
всё громче разносился чудный звук? —
А это грязь отечества звучала!
Пророческое
Пошла седина – в бороду, а бес – в ребро,
оказывается, поэты до пенсии доживают,
и в этом виной, наверное, словесное серебро,
за которое почему-то сегодня не убивают…
В бессонной душе поэта проходит за веком век,
несутся на меткий выстрел матёрые бандюганы:
Россия, как мясорубка, работает без помех —
всё перемелят начисто телевизорные экраны.
Поэт всегда одиночка, поэтому обречён
на жизненное забвенье, на мизер посмертной славы,
особенно
если пророчествует,
и вдруг за его плечом
дрожа, как мираж в пустыне, разваливаются державы!
2017
Вот и соткался из снов и туманов
новый две тыщи семнадцатый год —
новое время глобальных обманов,
новый предвестник глобальных невзгод.
Снова раздрай на всемирной арене…
С ужасом, словно открылся Аид,
позеленевший от времени Ленин
на пьедесталах России стоит…
«Как сказал бы нам Эрих Мария Ремарк…»
Как сказал бы нам Эрих Мария Ремарк, —
чтоб протыриться в самую сущность вопроса
посреди президентов и прочих ломак,
надо выпить гранёный стакан «кальвадоса»…
Ибо истина выше деревьев и крыш
и страшнее стремительной скорости звука,
даже если окрест захолустный Париж
и тебя, как кусок, заедает житуха…
От Китайской стены до прошедшей войны,
как пока ещё чудится в неком астрале,
веет полураспад бесподобной страны,
от которой одни очертанья остались…
Мы озябли в сетях старорусской зимы,
ну а если взглянуть беспристрастно и мудро,
как нам быть с этой участью, взятой взаймы?
ведь она – боже правый! – такая лахудра.
«Во всемирной разлуке…»
Во всемирной разлуке,
в европейской ночи
твои тонкие руки
так во снах горячи…
Только милую душу
я впотьмах упустил,
и проспал, и прослушал
шелест ангельских крыл.
Это скоро угаснет —
я и так проживу,
сновиденья ужасней,
чем тоска наяву…
Этот мир беспросветный
как огромный пустырь,
этот свет безответный
шепчет сердцу: – Остынь…
Но