не один десяток поистине великолепных книг.
Кстати, еще до всего этого пиздеца, я проявлял немалый интерес к литературе. Помню, даже как-то сломал ебло сыну учительницы по литературе. По-моему, куском ржавой арматуры. Хорошие были времена.
– Бля, не начинай, а, – снова занудел тюремщик, – Давай хоть раз по-человечески! Просто встань и мы проводим тебя в комнату для посещений. Ну будь человеком, ебана в рот.
Я наконец отложил карандаш и поднял на него глаза.
– Хуй с тобой, Жека. Раз ты по-человечески просишь – будет по-человечески.
Я отодвинул стул и встал.
Это была тесная камера два на три метра. По краям две кровати, между ними стол, стул и ведро, на случай если припрет.
Стены, когда-то давно до середины выкрашенные зеленой краской, облупились, а побелка, идущая выше – пожелтела, а местами и вовсе стала коричневой от подтеков воды, сочащейся с потолка.
Подойдя к решетке, я повернулся к ней спиной и просунул руки в небольшое окно. Жека-тюремщик расширил глаза от удивления, видимо, не ожидал от меня такой покладистости. Хули – будет что внукам рассказать, уебок. Он быстро, не веря своему счастью, достал наручники и сомкнул их на моих запястьях. Затем пошарил на ремне и снял другой ключ, которым отпер камеру. Двое его друзей подняли автоматы, взяв меня на прицел.
Выходя, я обернулся и посмотрел на Федора Михайловича, который самозабвенно читал одну из моих ранних работ.
– Дядь Федя, я там последнюю дописал, короче! «Убивай или Сдохни» называется! Можешь почитать, если хочешь!
Приходилось кричать, потому что дядь Федя был туговат на ухо.
Федор Михайлович поднял голову и уставил на меня растерянный взгляд. Побитый пес, даже не заметил, что меня уводят. Старость, хули. Он еще какое-то время смотрел на меня, как собака на летающую тарелку, затем его лицо прояснилось.
– Вот это дело! – Воскликнул он. – Это, брат, от души! Прям щас читать и начну. А то эту по седьмому кругу перечитываю. Ох и порадовал старика, ох и порадовал! А ты то сам куда?
– На свиданку. – ответил я. – Ты смотри, если не вернусь, можешь издать под своим именем все мои книги, как откинешься. Или псевдоним возьми какой, Чехов там, или Лермонтов. В общем, что-то приближенное по величию к моему литературному гению.
Старик улыбнулся мне, отложил толстенную пачку истрепанной бумаги и стал нетерпеливо слезать с кровати.
Я вышел из камеры. Когда я уже шел по темному коридору под конвоем трех петухов, я услышал крик:
– А там, о чем вообще?!
– Про долбоеба одного! На меня в молодости похож! – прокричал я в ответ.
Три минуты спустя, меня ввели в комнату для свиданий.
– Андрей Алексеевич! Здорова! – Поприветствовал я своего старого товарища.
Я уже упоминал его раньше. Собирался впарить ему пульт с Достоевской. Подозреваю, что Андрей Алексеевич заднеприводный, ну да и хер с ним. Главное, что мужик