колонны были засалены, словно к ним бессчетное число раз прижимались грязные тела. В толстой стене был проделан желоб, откуда-то звонкой струйкой стекала вода и скапливалась в овальной каменной чаше. Вода оказалась чистой и вкусной. У дальних стен помещения начинались сразу две винтовые лестницы и тоже вели куда-то вниз, в темноту.
– Больше света сюда! – Озерник, как завороженный, изучал дальнюю торцевую стену.
Там, на высоте человеческого роста, красовалось изображение сказочного существа – то ли черта с несколькими крыльями, то ли, напротив, ангела, потому что на фоне замшелой кладки преобладали светлые тона. Древний художник не пожалел белой краски, которая со временем стала коричневой, но Черного Деда волновал не цвет.
– Шестокрыл… Воистину он, учитель вселенский… – Касьян погладил ладонью доисторическую икону.
– Что это значит? – Коваль прислушивался к далеким стонущим звукам, доносившимся откуда-то снизу. – Я не слыхал, что вы поклоняетесь какому-то крылатому бесу.
– Это не бес, – промурлыкал Дед Касьян. – Это сущность и ласка… У тех, кто крест целует, тоже о нем ласковое слово есть. Он первый в мире, кто знания о превращениях тела изложил… и людишкам завещал. Да только людишки глупые, крестом напуганные, книги великие порвали да пожгли. А те, что остались в миру, сыскать трудно…
Под гнилой мешковиной нашли мертвого детеныша Стражей. Он походил на засохший бобовый стручок. Орландо приказал завернуть длинноносый трупик для дальнейшего изучения. Увидев сморщенное тельце, Коваль испытал невольное облегчение. Если у обитателей подземной страны рождались дети, значит… значит, никакой чертовщины! И это здорово.
– Ты слышал?
– Внизу? Слева или справа? Какая из лесенок?
– А ну, замолкли! – шикнул на подчиненных Карапуз.
Стало совсем тихо, только потрескивали факелы. Спустили с поводков булей. Как и прежде, презрев опасность, они бесстрашно кинулись во мрак, застучали когтями по спиральным каменным лесенкам… и почти сразу же с жалобным визгом отступили. Точнее, отступил живым один Малыш, и то припадая на раненую лапу, с разорванным боком. Второй лысый пес, Окурок, прозванный так за пристрастие к пожиранию горящих папирос, не вернулся.
Качалыцик отодвинул прикрывавших его солдат, плюнул в темный проход пламенем. Плевок Сатаны моментально обуглил своды подземелья, пламя ринулось вверх и вниз по узким примыкающим лазам, по скрытым ходам. В ответ дико завизжали, заухали. Из невидимого прежде бокового лаза выпал горящий человек – или, по крайней мере, нечто, похожее на человека. Растопырив конечности, с трубным воем, покачиваясь, пошел он на штыки, но не дошел. Сгорел на ходу. Понесло жуткой вонью, люди закашлялись, у всех слезились глаза. Под ноги солдатам упал обугленный череп, вытянутый вперед, узкий, похожий на птичий.
В узкой расщелине нашли Окурка, второго буля, с дыркой в черепе. Весь покрытый броней, от хвоста до кончиков треугольных ушей, Окурок выглядел так, словно попал в мясорубку. Но в зубах семидесятикилограммовый мертвый