Заневестились береговые ивы и ольховники, источая головокружительный бражный дух. Заскорузлый кустарник разжал «кулачки» – показал первый лист, как драгоценный изумруд. А в сердцевине листа робко дрожала и пульсировала росинка, впитавшая в себя частицу мирозданья. Росинка затряслась и на мгновенье помутнела – в ней отразился промелькнувший вертолет.
Округа наполнилась дрожью. Росинка покатилась по хребту согнувшегося тёмного стебля – капнула на землю и пропала.
Вертушка затихла на гранитной площадке – словно большой апельсин с неба на нитке спустился на землю.
Охотник с парнем посидели на дорожку. Покурили. Тиморей вздохнул.
– Спасибо, Северьяныч, за приют. Хорошо здесь. – Он поднялся. – Так хорошо – не улетал бы никуда.
– Дак оставайся.
– Рад бы, но не могу. Надо ещё на Валдай. На родину.
– Куда? – Храбореев то ли удивился, то ли насторожился. – Так ты на Валдае живешь?
– На Валдае. Возле Селигера.
Дед-Борей внимательно посмотрел на него.
– А ты же сказал – в Ленинграде.
– Валдай – моя родина. А Ленинград… – Парень пожал плечами. – Я недавно туда перебрался. Думаю вступать в Союз художников… Ну, ладно. Пора, Северьяныч.
– Погоди, посиди! – Храбореев странно заволновался. Верхней губой попробовал до носа дотянуться. – Сынок, ты это… Кха-кха… Летчики наши, молодчики, они сейчас на озеро пойдут, рыбки половят… Время есть. Ты, сынок, присядь, ты расскажи…
– А чего рассказывать?
– Да вот хотя бы… Кха-кха… Давно ты живёшь на Валдае?
– Я там родился, – ответил парень, с недоумением наблюдая за суетой охотника. До этой минуты Северьяныч держался чинно, степенно.
– А мамка твоя… – расспрашивал охотник. – Где мамка-то? Чем занимается?
Парень опустил глаза.
– Нету мамки… – сказал через силу. – Погибла.
– То есть как – погибла?
– Авария была на Селигере. На рыбном заводе…
– Ой, ё-ё… – Дед – Борей покачал головой. – Как же так?
– А так… Дело житейское… – Тиморей нахмурился. – Ну, мне пора…
– Погоди! А мамку-то… Как звали мамку?
– Любовь Тимофеевна.
Ресницы охотника дрогнули. Он изменился в лице. Побледнел. Но парень этой перемены не заметил, направляясь к выходу, – дверь в избушке была открыта.
Гранитный широкий «блин» – каменная площадка – находилась неподалеку от зимовья. Вертолетчики на этот раз спешили. Командир стоял около раскрытой двери, напряженно смотрел на пассажира, на Деда-Борея.
Они обнялись. Храбореев отодвинулся от парня, но руки не разжал. Крепко вцепившись в плечи художника, Дед-Борей внимательно рассматривал его. Парень смутился отчего-то.
Мастаков не выдержал. Поторопил.
– Мужики! Время – деньги! Всё, Дед-Борей! Не болей!
Вертушка оторвала резиновые лапы от земли и устремилась к перевалу.
Расплющивая нос