хотя она уже давно была к этому готова, – и так защемило сердце, как будто смерть пришла за ней и ждала там, за дверью.
– Иду, иду, – сказала она кротко, – только халат накину.
В квартиру они вошли вчетвером, двое остались на лестнице.
– «Они, наверное, решили, что у меня имеется пулемет, – подумала она. – Какая глупость. Шесть человек пришли арестовывать одну женщину».
– Мария Николаевна Скворцова? – обратился к ней тот, кто был в кожанке, видимо, старший в этой команде.
– Да…
– Вам придется поехать с нами, – он раскрыл и быстро закрыл удостоверение. Гражданин, – обратился он к Гныщенко, – будете понятым.
Она сразу как-то постарела и сгорбилась. Оказывается, до этих пор в ней жила какая-то надежда, глупо, конечно, но надежда жила. Может, оттого, что она могла каждый день видеть дочь, заботиться о ней.
– Бедная ты моя, как же ты теперь, – проговорила она, ни к кому не обращаясь.
– Приступайте к своим обязанностям, товарищи, – сказал старший равнодушным голосом.
И тогда они начали искать – в ящиках стола, в шкафах, на полках.
Ну что можно было искать, если они все забрали в первый раз, когда приходили за мужем? Они бросали на пол ее фотографии, и с треском разбивались стекла, они переворачивали, они рушили их дом, который они столько лет создавали с Ваней, – вот и дому пришла пора погибать.
Тогда она взяла коробку и прижала ее к себе:
– Простите, здесь мои теплые вещи. Я… у меня к вам просьба. Я хотела бы… словом, передать это для моей дочери… И вот этот платок.
– Откуда у вас это? Пуховой, – старший щупал платок и разглядывал вышитые цветы, – знатно! Дорогая, верно, вещица, а?
– Я – актриса! – сказала она гордо, и тут же осеклась, потому, что ее взгляд столкнулся с маленькими насмехающимися поросячьими глазками старшего.
– Ну да, ну да, я совсем забыл, – сказал он.
– Простите… извините меня, – проговорила она покорно. – Но как же с моей просьбой? Я б оставила коробку у дворника, а он бы передал. Вы, верно, все здесь опечатаете…
– Ну что вы, Мария Николаевна, я думаю – это ненадолго, сами ей передадите. Но можете отдать и дворнику, если вам не терпится…
– Спасибо… Сейчас, одну секундочку, я только чиркну пару строк, можно?
– Пожалуйста, мы не торопимся.
Она села за стол, взяла перо и лист бумаги и стала писать.
И тогда старший сделал Гныщенко знак, тот бесшумно вышел в коридор, вскоре вернулся и так же незаметно кивнул старшему. Старший в свою очередь тоже кивнул. Тогда Гныщенко вытащил из-за пазухи какой-то предмет, и это были последние минуты жизни актрисы Марии Николаевны Скворцовой, ученицы Ермоловой, потомственной дворянки и жены комиссара, возлюбившей революцию и революцией погубленной. Потому что Гныщенко сделал резкий взмах и в воздухе на мгновение застыл топор, блеснув тыльной стороной, направленной вниз. Гныщенко нанес страшный удар, разбив череп. Кровь брызнула в разные стороны, залив стол и письмо к дочери, прерванное на словах «Это для тебя, детка…»
– Стерва