с градом слез.
Постепенно зажим в области горла стал уже не таким сильным, и речь, хоть и жутко сбивчивая (окончания по-прежнему глотались, а то и прихватывали всю вторую половину слова), стала возможна!
Доченька к флейте
Губами приникла.
Сосулька упала.
На ладошке растаяла.
Полным вдохом живи.
Появились первые проблески правды. Если раньше моя дочь ловко придумывала себе прошлое и частенько фантазировала на эту тему, то теперь чаще стала говорить о своих истинных переживаниях. Возможно, реальные события происходили не совсем так, как рассказывала о них моя дочь. Я это учитывала, но для меня было важнее всего само чувство, само эмоциональное состояние дочки в настоящее время. Мне было не так важно, осознанно ли хотели люди из прошлого обидеть этого ребенка или он сам обиделся. Важна была только его реальная обида. И самым главным был путь прощения. Я просила свою дочь простить всех людей, которые ее когда-то обижали. Мы не искали виноватых. Я отметала любую мысль о том, что моя дочь была незаслуженно обижена и все вокруг только и делали, что вредили ей. Я также пресекала разговоры о том, что дочка вела себя плохо и заслужила плохое обращение с ней, а люди правильно делали, что били ее и оставляли одну.
Я изначально не становилась ни на одну из сторон этих баррикад обиды, потому что у меня была своя сторона – это наша настоящая жизнь с дочерью. Я осознанно не впадала в состояние справедливого гнева: «Как они могли!», хотя удержаться от этого было непросто. Конечно, получаемая информация меня и шокировала, и возмущала, и удивляла, но я стойко решила запретить себе оценку того, что происходило с моей дочерью раньше. Я была твердо убеждена в том, что для нас имеет значение лишь наше настоящее и то, с какой силой чувств моя дочь переживает свою прошлую жизнь. Я помогала дочери разбираться в своих настоящих чувствах, смотреть на них, анализировать свое собственное поведение, а не впадать в злобу и ненависть к тем, кто не имеет сейчас никакого отношения к ее жизни. Я усердно просила свою дочь простить их. Не сразу и не всех. А каждого и честно. Мы вместе по возможности пересматривали все болезненные ситуации из прошлой жизни дочери и прощались с ними.
Некоторое время моя дочь хотела злиться на них. Я это не поддерживала и объясняла, что злость отравляет нашу с ней настоящую жизнь; много говорила о том, что у каждого человека своя правда, свой взгляд на то, что происходило давным-давно. Эти правды могут не совпадать. И мнения людей тоже расходятся по одному и тому же вопросу. Я никого не собиралась оправдывать – ни свою дочь, ни тех, кто был с ней рядом в прошлом. Я защищала наше настоящее, как могла. Поэтому я считаю этот период нашей жизни – с четвертого по шестой месяцы – самым тяжелым: мне приходилось двадцать часов в сутки и семь дней в неделю быть психологом, психотерапевтом, и лишь несколько часов в неделю на мою долю выпадала счастливая роль матери.
Постепенно