молчком поднимали омытый потом своим драгоценный товар, клали на место: с русами связываться было не можно. Рыжие русы, довольные и весёлые, хохотали, широко открывая громадные рты.
Юрко посмотрел на отца: «Что, мол, тятенька, это такое?» Отец молча дёрнул за руку: пошли!
Дошли до ювелирных рядов. Здесь было потише. Нарядные девушки стайками перемещались от лавки до лавки, стараясь если всё не купить, то хотя бы на всё посмотреть. Мужчины солидно и долго рядились с ювелирного дела мастерами. Те хвалили товар, отцы семейств или суженые (суженые- женихи) рассматривали серёжки да бусы, обручи, колты, венцы да другие мелочи для женской услады. Мелочи-то они мелочи, но как дорого стоят! Отец тоже подошел к одному из торговцев. Тот, видно, был из знакомых: здоровался проще, торговался поменьше, больше для вида.
Отец понабрал всякой разности. Мальчику было не интересно смотреть на лалы да бирюзу, червленую эмаль и прочее. Он с удовольствием, как только в детстве бывает, уминал белый калач с маком да медом, что отец прикупил по дороге. Калач все уменьшался да уменьшался, и кончился, наконец. Вилявшей хвостом бродячей собаке так ничего не досталось, несмотря на все её усилия мотать тертым хвостом. Пёс, поняв, что в этой ситуации он проиграл, жалобно заскулил, и не успел мальчонка ротик раскрыть, попросить ещё калача, как отец пнул пса так, что пёс не просто вскулил, завыл от боли и нежданной обиды.
«Тебе что, дворовых псов мало?», – и мальчик молча вытер слезинки, так некстати закапавшие из громадных глазищ.
Отец недобро взглянул:
«Ты что, девчонка? Или мамкины жалости перенял? Я из неё эту дурь выбить никак не могу, а из тебя смолоду вытравлю». И уже с другой, недоброй силой взял, как клешнями, детскую ручку, и опять пошли по рядам.
Детские слёзы недолги, и скоро опять детский дискант мешался с басом отца. Дело шло к вечеру, уже торопились домой, как встретил отец незнакомца. Раньше Юрко не видал этого человека в горнице у отца. Отец славился хлебосольством, но этого, богато одетого, Юрко видел впервые. Мужчины говорили недолго, урядились о чем-то, наверно, раз отец из калиты (калита – денежный мешок) деньгу-гривну (слово деньги пришло к нам с приходом татаро-монгол на Русь, на Руси тогда в денежном обращении ходили гривны и куны, но мы называем привычно деньгами и гривны, и куны) достал.
«Кто это, тятенька?»
«Так, огнищанин (огнищанин- близкий к князю дворцовый слуга). Я ему должен. Долг и отдал. Да смотри, матери не говори, она это не любит».
Мальчик с готовностью закивал, хотя ни слова не понял: что такое матушка его не любит, и почему ей нельзя говорить, что отдали долг?
Усталые ножки хотели домой, и так писать хотелось! Тут не до дяди, которому тятенька денежку должен, тут дело живое и очень уж невтерпёжное назревало!
«А вам самим время жить в домах ваших украшенных, тогда как дом сей в запустении?
Обратите сердца ваши на пути ваши.
Вы сеете много, а собираете мало;
Едите,