себе только у мужиков прибавил. Совхоз семье выделил, не в центре села, конечно, но дом. Как полагается, при доме сад-огород да разная живность типа несушек.
Девчушки росли. Светка, хоть пироги стряпать не умела и не училась, кое-как хозяйничала. Анатолий привередливым и не был никогда: откуда в многодетной семье его детства разносолы возьмутся? Что приготовит Светка, то и съедят. И что грязь в доме, его не смущало. Оправдывал женщину: дети времечко отнимают, некогда ей полы размывать. Что часто к матери в соседнее село бегала «в гости», так что в этом, беда?
Была у Анатолия страсть – охота. К ней с детства привык. И домой тоже подспорье: то гуся, то лисицу притащит. И душе отрада по полям лазить, адреналин повышать.
Светка, хоть страсть ту не одобряла, охотничьим припасам всегда рада была: шапку лисью с форсом носила, и гусятина-зайчатина на столе лишней не была.
Из-за общей страсти к охоте сдружился Анатолий с соседом, не то чтобы соседом, так, на одной улице проживали. Злые языки поговаривали, что сосед не только охоту любил, но и «травкой» увлекался. Так на то и злые языки, чтоб людей опорочить, да себя обелить.
Светка этого соседа не то чтоб не любила, скорее, все-таки, не любила, чем наоборот. И это нормально.
По осени, когда лучшая охота, и сезон разрешён, отправлялся Анатолий на добычу (с ударением на «о»). Что ж, урожай в селе собран, авралов нет никаких, осенняя степь дышит теплом, слякоти осенней да зимы крымской противной пока не видать. Ходи, да радуйся. Одно слегка огорчало: стал сосед что-то прибаливать, охоту пропускать. Раз пропустил, два пропустил. Решил Анатолий его проведать: может, что надо? Может, чем подсобить?
Завернул однажды с охоты рано домой. Удивился: ба, а что это за неполадок в сенцах? Стоят детские сапожки, Светкины. А это чьи-то ещё?
Рванул дверь, а в спальне два тела, сопят да стонут.
Светка, та – ой! Да к детям в комнату, за девчушек спряталась. Сосед ерунду стал молоть, мол, я Светку люблю, но у вас семья, как детей от отца отрывать. Муру, в общем, мелет. Мелет язык его, а глаза-мутные.
Детей Анатолий и пожалел тогда. Стерпел, даже бить супругу не стал в надежде, образумится, может.
Да и Светка на радостях, что муженек лупасить не будет, вторит-повизгивает: я его вовсе и не любила, сам пристал, как листочек банный, почти силой меня уломал, наркоман несчастный.
И покатилась жизнь почти по-старому. Может, что в душе и надломилось, да и жене-красотке дальше верить нельзя, но а дети куда же? Одной дочке четыре исполнилось. Другой два, им обеим и папа, и мама нужны.
Как поступить? Ни чужому дяде отдать. Ни самому уйти.
Терпел Анатолий.
Светка та из кожи вон лезла: и пирожки стряпать училась, всё к матери за советом бегала, как тесто ставить, да дрожжи правильно распускать.
И научилась. Придёт Анатолий вечером с работы, девчушек за руки из садика ведет. А в хате пирогами так сладко пахнет. И сердце ровнее дышит, и жизнь веселей, и проказа Светки с соседом отходит на план десятый.
Где-то через месяц собрался (раньше не мог, всё-таки Светкина