здороваюсь, увидев ее во дворе, а знакома с ней мама. Иногда они разговаривают – недолго, может быть, минуту или две. И тогда от бабушки Осы исходит сияние: все зубы у нее золотые.
– Все зубы у нее золотые. У многих здешних так.
– Ага. – Фабрис задумывается. – У здешних. А ты – нездешний?
– Мы приехали из Оша. А до Оша жили еще где-то. Но я этого не помню. Был совсем маленький.
– Ты нездешний, потому что ты ангел.
– Ну…
Все, о чем бы ни говорил Фабрис, – абсолютно логично. Хотя это и не главный аргумент для мальчика девяти лет. Но он позволяет моему новому другу-археологу двигаться дальше. Вернее, двигаются его руки.
– У ангелов ведь есть крылья.
– Ну…
– Значит, и у тебя должны быть, раз ты ангел.
Вот тут Фабриса ждет разочарование: никаких крыльев у меня нет. Лучше сразу сказать ему об этом, но я молчу. Молчу даже тогда, когда бескостные пальцы оказываются у меня под рубашкой. Он сейчас друг? Или археолог, изучающий культурные пласты?
– Все в порядке? – спрашивает Фабрис.
Я не знаю, что он имеет в виду, и на всякий случай отвечаю:
– Да.
– Мы друзья?
– Да.
– Я рад. А ты?
– Да. У меня нет крыльев.
– Они еще вырастут, вот увидишь.
Кажется, он решил утешить меня. Это похоже на то, как утешает мама: обнимает, крепко прижимает к себе, целует в макушку. Маме обязательно понравился бы Фабрис: он ученый, археолог. Он добрый, внимательный и очень мягкий человек. И он мой друг. Единственный.
Единственный, кто целует.
Мы снова фотографируемся, снова смеемся, едим что-то вкусное, пьем чай и шипучку в маленьких стеклянных бутылках – кока-колу. Она не хуже, чем пепси, которую иногда приносит мама: почти такая же, только бутылки разные. Осы по-прежнему нет, он как сквозь землю провалился, хотя по видаку снова идет какой-то фильм, не хочу ли я посмотреть его?
Нет.
Фабрис в сто раз интереснее любого фильма, он – мой друг. Я могу рассказать о нем маме? Не очень хорошая идея. Так он и говорит:
– Это не очень хорошая идея.
– Почему?
Я снова вижу шарик, который бьется о шею Фабриса: там, внутри. Хочет вырваться – и не может. Шарик в плену, но он не единственный, кто попался: я тоже в плену. Хотя могу выйти в любой момент: дверь не заперта. И вторая дверь, в противоположном углу комнаты (за ней вполне мог исчезнуть Оса) – тоже.
Есть множество дел, которые мужчины делают сообща и о которых женщинам знать не обязательно, – напоминает мне Фабрис. Я киваю головой, я помню эти его слова. Помню и другие – в них не было ничего странного, ничего неправильного. Все они красиво разложены на траве, или на курпаче, или… на чем там обычно раскладывают ценные артефакты? Надо бы спросить об этом у моего друга Фабриса. Но вместо этого я спрашиваю:
– А куда подевался Оса?
– Думаю, у него образовались дела, – заявляет Фабрис. – Вот он и… вышел.
Вот он и вышел, вот так номер!
– Он тебе нужен? Вы ведь не друзья, так? Ты сам сказал.
– Да.
– Но