пару раз разрешили ей объявить собственное убеждение, когда дело шло о браке сестёр, а Анна для них сделала из себя жертву.
Энергия, какой её наделила природа, отдыхала, словно усыплённая, служила только для сопротивления несчастьям, унижений, давлений, которые сносила с важностью и высокомерием. Теперь в первый раз близкая и предсказуемая смерть брата призывала её к действию, к выступлению, к объявлению силы.
Талвощ пытался её в ней пробудить. После долгих лет бездействия это не могло пройти легко, впрочем, принцесса была окружена людьми, против которых должна была действовать с осторожностью.
Из мужского окружения, добавив доктора Чечера, молчаливого медика, который собирал травы, в политику не вдавался и мог развеселить принцессу, но помочь ей бы не сумел, ксендза Яна Бораковского, секретаря короля, ограничивающего себя духовным служением, не было при принцессе почти никого больше.
Из женщин при ней была давняя охмистирина Жалинская, которая теперь представляла бремя и полностью служению не отдавалась, так как по своим взглядам была готова пожертвовать принцессой.
Веря в то преимущество, какое ей давали долгие лета службы, Жалинская, которая имела сына двадцати с небольшим лет, пана Матиаша, парня, воспитанного до испорченности и честолюбия при дворе Сигизунда, заранее составила себе план создания для него такого положения при принцессе, чтобы ей, её имуществом и делами завладел.
С этой целью она держала его при себе, навязывала непрестанно принцессе, а, когда та довольно холодно принимала неприятные для неё услуги, гневалась, бурчала и не уступала. Смотрели уже косо на то, что Жалинская, живущая рядом со своей пани, в каморке при себе держала взаперти сына и велела ему даже тут ночевать.
Где было нужно посредничество, конфиденциальная беседа, Жалинская навязывала принцессе сына. Она велела ему писать письма, поддерживать регистры, вклинивала его где только могла.
Принцесса сносила терпеливо, но было видно, что её это тяготило.
Дерзкий, назойливый, распущенный Матиашек был тут, за исключением матери, большой докукой.
Жалинская, не в состоянии вынудить принцессу сдаться ей, постоянно теперь упрекала и самым нескромным образом бурчала. Упрекала её, что притворяется больной, что напрасно жалуется, что всем в тягость, что ей ни в чём нельзя угодить.
Старую няньку, нудную и назойливую, принцесса переносила с ангельским терпением.
Настоящей подругой сердца, от которой Анна не имела тайн, была София из Смигла Ласка, коронная крайчина, давно с принцессами Софией, Катериной и с нею связанная воспоминаниями детства.
Крайчина одинаково любила княгиню Брунсвицкую и Анну, но сейчас не могла быть с последней и только письмами они сносились друг с дружкой. Обещала, однако, приехать. Была это женщина деятельная, живая, любящая занятие, благородного характера, а прежде всего, ненавидящая отдых. Ей было необходимо постоянно что-то писать, о чём-то стараться, что-то знать, чего никто не догадался.
Готова