тельской системе Ridero
Желание перевернуть весь мир, что-то переделать, как-то его перестроить, перепланировать, снести кое-что до основания, попытаться революционным образом изменить всё то, что тебя окружает – это скорее прерогатива молодости. За ней избыточная энергия, задор и полное отсутствие осмысленных тормозов.
Однако с возрастом жизнь человека, как правило, приобретает некие устоявшиеся формы. Предпочтения отдаются уже некой стабильности и консерватизму. На протяжении многих лет приспосабливаясь к окружающему миру, взрослый человек постепенно начинает противиться всяким переменам. Причём, вовсе не важно, к лучшему они будут или к худшему. Любая перемена, в его подсознании отождествляется с определённым переустройством привычного жизненного уклада и, соответственно, к очередным затратам времени и нервов, связанных с приспособлением к вновь открывшимся реалиям. А сил и желания что-то менять в себе или в своём окружении уже особо и нет. Потому любая перемена, по мнению взрослого человека, непременно приведёт к чему-то худшему.
Уж лучше, пусть всё будет так, как оно сейчас есть. И в этом нет ничего сверхъестественного или крамольного. Это суть, некое откровение человеческой природы.
Вот и я, к своим сорока восьми, похоже, осознал истину данного правила на своей собственной шкуре. Ранее я был готов хоть сотню раз начать свою жизнь заново, перечеркнув неудачный опыт своего прошлого бытия, то теперь, я тысячу раз усомнюсь в «неудачности» данного опыта. И если в свои молодые годы, вместе со своими сверстниками и легендарным Виктором Цоем я с удовольствием распевал песню «мы ждал перемен». То после сорока, я стараюсь не пропустить ни единого выпуска новостей. Потому как хочу ещё и ещё раз убедиться в том, что в нашей стране или в целом мире за прошедшие двенадцать часов не произошло ничего, что могло бы хоть как-то, пусть и косвенно, повлиять на моё нынешнее состояние стабильности, к которому собственно я и стремился последние пару десятков лет.
Моя нынешняя стабильность, как в карьерном, так и бытовом плане, подразумевает надёжное положение в бизнесе, устойчивое финансовое состояние, постоянное место жительства привычные маршруты и так далее, и тому подобное. То есть, каждый последующий день моей жизни, должен мало чем отличаться от предыдущего. Что в свою очередь подразумевает некоторую рутинность моего нынешнего бытия. Возможно, именно поэтому и время в котором я ныне плыву вместе с окружающим меня миром, как-то совсем уж незаметно ускоряет свой ход.
Ведь если в молодости я мог запросто переделать кучу серьёзных дел и на это ушло бы у меня всего-то пару-тройку дней. То уже в своём нынешнем солидном возрасти, как-нибудь под Новый Год я вдруг начинаю сокрушаться по поводу того, как быстро были прожиты последние двенадцать месяцев, при этом, пытаясь вспомнить чем запомнился мне прожитый год, в лучшем случае я в силах был припомнить лишь два-три малозначимых события.
А впрочем, ещё раз повторюсь: в данном обстоятельстве нет и не может быть ничего из ряда вон выходящего. Ведь каждому возрасту свойственен лишь свой, особый ритм жизни.
«Куда мне мчаться, зачем спешить, если в моей жизни и без того всё стабильно!.. – нередко успокаиваю я себя. – …И слава богу что не было никаких потрясений!..».
После чего я вновь радуюсь своей жизнью. Радуюсь даже тем прохожим (по сути, чужим людям), которые попадаются мне по пути на работу или домой. Потому как эти самые лица я вижу чуть ли не ежедневно. Отчасти я даже рассматриваю тех людей, как своих старых знакомых. Я даже могу кому-то из них улыбнуться и получить улыбку в ответ.
Постепенно этот до боли привычный людской поток, с множеством так называемых «знакомых мне лиц» начинает сливаться в некое однородное привычное движение. И только после, я вдруг начинаю замечать в том «радушном» потоке и нечто неординарное, то есть, выходящее из привычных рамок. К примеру, пьяных, каких-то драных, обкуренных, шальных или напротив…
Собственно так, на протяжении последней пары лет, я вдруг начал подмечать для себя одного мужичка, время от времени попадавшегося мне на глаза. Чем же он был для меня примечателен и почему я непременно обращал на него свой взор?
Дело в том, что во внешнем облике того незнакомца присутствовало нечто, что непременно приковывало к нему моё внимание. Даже и не знаю, как лучше объяснить, дабы быть правильно понятым. К примеру, я частенько видел в его руках сетчатую авоську, с которыми наш народ ходил в магазины в 70-80-х годах прошлого столетия и которые я не видел уж лет тридцать. Более того, в этой авоське тот чудик иногда таскал стеклянные молочные бутылки из той же самой эпохи застойного социализма.
Если кто не знает, то я попробую внести определённую ясность по поводу вышеозначенных бутылок. Те читатели которым сейчас около пятидесяти или старше, наверняка помнят ту весёлую пору своего детства или молодости, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках по двадцать шесть копеек за штуку. Причём, пятнадцать копеек из той цены приходились именно на стеклотару. Потому и отправляясь в молочный магазин мы, граждане Советского Союза времён застоя, непременно прихватывали