тираны, генсеки, князья,—
всё лишь мы, познающие снова оттенки "нельзя" —
бутафория просто.
***
Река жизни
Посвящается Марине Цветаевой…
Вернёшься ты из этой долгой муки,
Меж небом и землёй!
Растопит луч литые льды разлуки —
Безжалостной зимой.
Грядёт поток надежды и спасенья,
Отступит суета.
Ты будешь жить среди стеблей растений
– Прожилками листа!
Ты не уйдёшь, и в этом вихре вечном
Пусть бархатом дождя
Коснёшься нас на перекрёстке Млечном,
Как берега – ладья.
Изящная, как лань, в движеньи чутком,
Наивна и чиста,
Приведшая свободною минуткой,
В знакомые места.
Дубравы шум и птичьи переклики,
И вишни спелой вкус…
– Твой голос здесь – плетеньем ежевики,
Нелепицею чувств!
Нам всем теперь – тебе, созвучной эху,
У томика внимать.
Твои стихи, не просто на потеху,
Как таинство – читать.
Горчит полынь и сладок плод запретный:
Мне грустно и легко,
Твой абрис здесь и силуэт заветный —
Из глубины веков.
Наедине с печальною тобою —
Случайны и смешны
Следы в душе невидимого боя —
Без правды и вины.
Уж сколько лет, как вижу эту бездну
Развёрстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
–
В финальной строфе использованы строки Цветаевой из стихотворения:
"Уж сколько их упало в эту бездну"
***
Марина
"В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока."
Марина Цветаева
Не опоздание, а радость
И неба чистая пастель,
И смех, и тени за оградой,
И ожидание потерь.
Давай, Марина, через годы
Мы о тоске поговорим.
Как эмигрантов пароходы
Вдаль уплывали. Горький дым.
Расстрелы, а затем разруха,
Но всё же Родина – одна!
И без неё поэту – мука:
Ту чашу выпила до дна.
Там запах свежих круассанов:
– Гарсон.
– Мерси, мадмуазель.
Здесь стоны из Чека подвалов
И непримятая постель.
Ждала вестей и не ложилась,
Курила долго, у окна,
И напрягалась шеи жила,
Но всё же, Родина – одна…
И, опустив смирённо руки,
Ты приняла, как божий дар,
Страны