по темам и фамилиям авторов. Ее умиротворяла тишина библиотечного зала, возникающая не потому, что кто-то этого требовал, а потому, что ее порождала обстановка торжественной вечности, которую дарило людям печатное слово.
С читателями Ирина работала творчески, то есть подспудно изучала их вкусы и общую культуру и старалась рекомендовать литературу, подходящую к данному случаю, да еще и пыталась засеять чем-нибудь полезным заросшее сорняками поле их невежественности и вела этот процесс аккуратно, постепенно, ненавязчиво. Любителю романов Андрея Константинова она предлагала почитать Рекса Стаута и Агату Кристи, потом переходила к Акунину и наконец добиралась до великого детективиста Достоевского, не отвлекая внимание читателя на философию автора и делая упор на занимательность сюжета. Ей казалось, что каких-то успехов в трудном деле воспитания человеческого мозга удавалось достигнуть. У нее были свои постоянные клиенты, которые любили поговорить с этой милой женщиной о разных разностях, и хоть за последние годы количество читателей в библиотеке заметно уменьшилось, Иринин контингент оставался на своем месте…
В тот день была пятница. Накануне выходных обычно наблюдался наплыв читателей, поэтому Ирина любила пятницу, готовилась к ней, отбирала подходящие книги для тех, кто – она знала – обязательно придет. С вечера она почувствовала начало простуды, ночью уже маялась насморком и кашлем, но утром все-таки решила пойти на работу: сегодня у нее будет много посетителей: мальчик-старшеклассник, «ботаник», которому она подготовила толстую книгу Шкловского о Толстом; пожилой господин Иван Иванович, любитель военных мемуаров; пытливая дамочка средних лет, которой, как считала Ирина, пора было познакомиться с творчеством братьев Стругацких, а для начала осилить «Понедельник начинается в субботу». Они все придут, а ее не будет. Нет, она все-таки поработает в пятницу, а за выходные подлечится.
Случаются в Петербурге такие беспощадные дни, когда стихия, кажется, абсолютно выходит из рамок, хулиганствует и насмешничает, а самоуверенное население покорно сжимается, втягивает головы в плечи и превращается в серую бесформенную массу, из которой, как щупальца медузы, торчат наполовину сломанные, вывернутые ветром наизнанку и совершенно бесполезные зонты, потому что дождь нападает со всех сторон и прятаться от него под зонт – все равно что стоять под пулями в противогазе. Можно, конечно, надеть длинный плащ, но он непременно намокнет снизу, и придется весь день ходить с мокрыми до колен ногами. Ветер не то чтобы сбивает с ног, но нарушает устойчивость и сталкивает прохожих друг с другом, хотя они к этому вовсе не стремятся и потому злятся на весь неправедный мир. В метро, естественно, полно народу, на полу вагона гнездятся лужи от сложенных и опущенных вниз зонтов, и от сырых человеческих одежд пахнет псиной. В такие дни лучше всего сидеть дома и смотреть телевизор, но работу по будням никто не отменял, потому что плохая погода вовсе не останавливает