Алина Дмитриева

Шамбала


Скачать книгу

отвечать на этот вопрос.

      Только в тот раз я почувствовала, что должна ответить. Я не могу больше молчать.

      – Девочка, – мой голос слишком тих, но зрители заметно усмирели. – Я помню девочку. Ей было двенадцать.

      – Что именно вы о ней помните? – теперь я понимаю, что ведущий чеканит равнодушный текст многомиллионного тиража.

      – Она… дала надежду на лучшую жизнь… она… – я смотрела прямо в ослепительные огни софитов, – она не сумела их спасти… и ушла вместе с ними… – я выпрямилась. – Еще помню Дока. Слишком талантлив. Слишком… Родись он в столице, мир мог бы им гордиться… – нет, все не то! Почему я не могу сказать что-то действительно важное?! – Я помню девушку… у нее были темные волосы. Она любила малину… знаете, есть такая ягода – малина? – перед глазами, как вживую, мелькнуло пятно от ягод на белой блузке – и ее пустые, безжизненные глаза. Будь сильной, Кая. – И я помню своего брата!.. Потому что он изменил этот мир. Он его перевернул. А когда он лепил фигурки из глины… и посуду… замечательную глиняную посуду… – я вдруг стала задыхаться от душивших слез. – …он пел старую песню… про дождь, – я быстрым движением утерла слезы и усмехнулась: – хотя он никогда не любил дождь, – снова выпрямилась и ломано запела:

      Пусть бегут неуклюже

      Пешеходы по лужам,

      А вода по асфальту – рекой…

      Я умолкла, не в силах больше выдержать эту пытку, и с удивлением обнаружила, что некоторые из слушателей встали со своих мест и что-то мурлыкали себе под нос.

      …и не ясно прохожим

      В этот день непогожий,

      Почему я веселый такой…

      – Да это просто смешно!

      – Она лжет! – кричат где-то с первых рядов.

      Я вздрагиваю. Иные продолжают петь. Все они хорошо знают эту песню, ибо создали ее еще при Союзе.

      Сотни ночей я лежала без сна, глядя в потолок, и нашептывала эту песню, глотая слезы. Его песню. Песню Ноя Штарка, одного из тех, кто когда-то заменил мне семью.

      Дрожали колени и пальцы рук; поднялась какая-то суета. Глаза застилали слезы, уже ничего невозможно рассмотреть. И туман – всюду один и тот же туман. Боль восторжествовала только сейчас, здесь, семь лет спустя. Слышу за кулисами голос Таты, чувствую растерянность Руни. Меня подхватили под руки и увели из студии.

      – Уберите камеры! – кричит Тата, но настойчивые электронные глазищи пытаются запечатлеть каждую черту моего лица. – Я сказала: уберите камеры! – взревела напарница. Меня вывели в отдел подготовки, где на нас налетели спонсоры и даже репортеры. – По контракту вы заплатите ей половину стоимости, ясно вам? – бушует, как море, она. – И уберите, наконец, этих крыс. Мы не договаривались на интервью.

      Охранники разгоняют репортеров, Тата тянет меня за руку – почти как в тот последний день, до того как мы пересекли границу Ас-Славии. Она все причитает: «Больше никаких интервью. Никакой публичности. Я и пальцем ради этого не пошевелю».

      – Больше никакой политики, – отвечаю ей.

      Деньги