стремясь узнать подробности моих приключений, но быстро уверяли меня, что давным-давно знают все еще лучше меня. Вскоре я усвоил второй важный урок: никто не любит всезнаек. Зависть переросла в неприязнь, и одноклассники сплотились против меня. Но меня подобный расклад ничуть не встревожил: ведь на моей стороне оставались девочки. А им-то, конечно, мало рассказов: им подавай доказательства. Между прочим, отношение ко мне никоим образом не было связано с моей фамилией. Там, откуда я прибыл, трудно быть плохим учеником. Для каждого ребенка составляется план обучения с индивидуальным набором методик. Эффективность такой программы непрерывно анализируется, ее постоянно совершенствуют, и в итоге в школе никто не отстает.
Поэтому со стороны единственного сына великого Виктора Баррена было форменной наглостью пренебрегать учебой и посвятить себя факультативной, если можно так выразиться, деятельности: водить шашни с каждой девочкой, которая этого пожелает.
Но всему есть предел. У меня не хватало ума понять, что валюта моего преждевременного опыта обесценится от перенасыщения. Когда к пятнадцати годам мои тайные познания получили широкую огласку, я столкнулся с непреодолимой преградой. Девицы хотели, чтобы все это что-то значило. Они хотели рассчитывать на меня. Одного секса им уже было мало. Они стремились к любви.
Я чувствовал себя, как бегун, который неожиданно узнал, что он соревнуется не в марафонском беге, а в триатлоне, а он, оказывается, забыл взять велосипед, да и плавать вовсе не умеет.
Пятнадцатилетний подросток, не имевший ни друзей, ни каких-либо устойчивых увлечений… Не представляю себе, как обернулось бы дело дальше, если бы я на экскурсии в Музей Гоеттрейдера не сел рядом с Дишей Клайн. Я прежде не обращал на нее внимания, потому что она была неприветлива и асексуальна (последнее я оценил в должной степени уже после того, как сделался отверженным). Диша держалась в сторонке от одноклассниц и с подозрением относилась к мальчикам. Она сделала исключение только для своих лучших друзей еще с начальной школы. Их звали Сяо Молденадо и Эшер Фаллон.
Вчетвером мы провели целый день в галерее, где стоял симулятор неисправности Двигателя Гоеттрейдера. Мы наблюдали за концом света дюжину раз, после чего сплотились в тесную компанию. Она не развалилась и когда нам перевалило за двадцать.
Великое множество экспериментов оказываются неудачными, а теории и гипотезы не выдерживающими никакой критики. Но когда дело касается моего отца, никто ничего не знает наверняка. Если он за десятилетия, посвященные работе над путешествиями во времени, и терпел неудачи, то никогда и ни с кем ничего не обсуждал. Виктор Баррен, уникум в истории науки, не совершал ошибок.
В мои детские годы фиаско считалось чем-то поистине ужасным. И потому, что бы я ни делал, мне постоянно приходилось стыдиться.
Но когда я подружился с Дишей, Сяо и Эшером, я научился забавляться подобным незавидным положением. Наши ровесники с таким энтузиазмом относились даже к незначительным техническим