не в гостях. В «Граблях» на Тверской.
Петров никогда не вникал в то, как оно у Вологодиных там, дома, вне глаз любопытных. Давно, ещё когда их дочка была совсем маленькая, кажется, у кого-то в этой семье был роман на стороне, может, даже у обоих одновременно – Петров помнил, какие тяжёлые разряды трещали в пределах нескольких сантиметров около товарища и его жены, сидящих за столом на давней рождественской вечеринке, – как напряжены были их лица, изо всех сил старавшиеся казаться непринуждёнными. Все вокруг тогда боялись разговаривать с ними по душам, и Петров тоже, а Вологодин вызванивал его, Петрова, вечерами, ждал в рюмочной, наливал, пил сам и ничего не рассказывал. Петров понимающе смотрел на Вологодина, и это было невыносимо. Потом всё утрамбовалось, зашлифовалось, кто старое помянет – глаз вон. А сейчас вот Татьяна. Явилась не запылилась.
– Здравствуй, – она сидела за столиком на втором этаже с чашкой дешёвого чая. – Внизу можно заказать что-нибудь. Если ты голодный.
– Хорошо.
Он спустился, взял кофе и два круглых песочных печенья с цукатами. Просто чтобы хоть что-то стояло на столе. Вернулся, расстегнул куртку, а зонтик повесил сбоку на спинку стула. Обещали дождь.
– Ты как? – спросил Петров, отхлебнув из чашки.
– Хорошо. Вернее, не очень, – она посмотрела по сторонам, словно искала знакомых. Потом успокоилась. – Я сейчас соберусь и скажу. Сразу трудно.
Он молчал. Последний раз они с Татьяной сидели так вдвоём лет двадцать назад. За двадцать лет многое произошло, может быть, даже больше, чем Петров мог предполагать.
– Очень непросто всё это, – Татьяна потёрла вис ки и уставилась прямо перед собой, глядя в единственный слепой глаз расстёгнутой верхней пуговицы на куртке Петрова. – Я не буду вспоминать старое. Но мне нужна помощь.
– Всё, что ты хочешь, Танечка.
– У Саши обнаружился… ну, ещё не точно, но… я уверена, что он нас с дочкой бережёт, поэтому, наверное, всё-таки, точно… в общем, мы делали МРТ, это какой-то ужас, это неожиданно… неожиданно для меня, конечно… мне кажется, Саша всё уже давно знал, я только хотела спросить, не рассказывал ли он тебе, ведь ты его единственный…
Таня упёрлась локтями в столик и закрыла ладонями лоб.
Петров молчал. Потом разлепил губы.
– Нет. Александр ни о чём со мной не говорил.
Он вдруг почувствовал горькую обиду. Ему на какое-то мгновение показалось, что Татьяна вызвонила его сюда совсем по другой причине, он даже начал было вспоминать какие-то старые видения, перед его глазами весь вечер после Татьяниного звонка мелькали цветовые пятна – почему-то вдруг вспомнилась выставка Шагала, на которую они с Татьяной однажды неожиданно пошли, вернее, он вытащил её, уставшую от бесконечных простуд годовалой дочки, вытащил непонятно зачем, повинуясь голосу, еле слышному, но бунтующему и опасному, голос появлялся в височной доле слева. Тело сопротивлялось,