теперь не попасть без согласия Авдотьи (либо без автогена или взрывчатки). Не оправдаться, ничего не объяснить… Да и не стоит, наверное.
– Бинго, устрица… – растерянно произнес я, поднимаясь.
Дурацкие слова Шляпника, вытащенные из памяти Авдотьей, привязались, и весь свой пеший путь от гаражного кооператива я твердил на разные лады и с разной интонацией: «Бинго, бинго, устрица…»
Словно надеялся: повторю это волшебное заклинание тысячу раз, и все вернется, и я снова окажусь в палате госпиталя, и главной проблемой текущего дня станет полученный от Клавы-Клары афронт…
Но волшебство выдохлось, не сработало.
Все осталось как было.
Глава 4
Минута славы Питера Пэна
Последняя круговая электричка отправлялась в начале первого. Я вскочил в нее, придержав захлопывающиеся двери. В вагон не прошел, там было шумно, бренчала гитара и веселилась далеко не трезвая компания. А я насиделся в гараже до мозолей на заднице… Стоял в тамбуре, уставившись на запыленное стекло с надписью «Не прислоняться». Размышлял.
Времени на раздумья хватит, дорога дальняя… Песочный – пригород Питера, Тосно – один из ближайших райцентров области. По прямой не так уж далеко, но теперь по прямой никто не ездит, дорогу преградила Зона, поезда из Северного полукольца ездят в Южное по громадному кругу, далеко отстоящему от Периметра, и Неву пересекают аж по Кузьминскому мосту, значительно восточнее границы Зоны.
Рано утром приеду в Тосно… И там станет весело. Я теперь человек-торпеда, да… И «тотем» мой – огромная железная сигара, начиненная взрывчаткой.
Натали-Горгона попыталась торпеду разрядить, вывернула взрыватели – не из заботы обо мне, из банального страха за свою шкуру. Авдотья, добрая душа, взрыватели вернула на место и даже добавила парочку новых… Теперь с интересом ждет, кого убьет, а кого лишь покалечит при взрыве.
Я не в обиде, нет, – каким уж ни есть, но лучше быть собой, а не ментальным кастратом, безобидным и безопасным подобием прежнего Питера Пэна. Я не в обиде на Авдотью и не разочарую ее.
Взорвусь, и еще как взорвусь!
Уцелевшие позавидуют мертвым…
За окном тамбура – мутная серая ночь. Ее тоже кто-то кастрировал, нашлась своя Горгона и оскопила, – и ночь тоскует по настоящей черной тьме, по ярким звездам.
Прижимаюсь пылающим лбом к холодному стеклу. Так немного легче… Ты потихоньку сходишь с ума, Питер Пэн… Или не потихоньку? Или уже сошел?
Колеса ритмично постукивают по стыкам рельсов. Задают некую тактовую частоту моему мозгу, изнасилованному двумя стервами по очереди. Спокойно, Пэн, спокойно. Отключай истерику, включай разум, включай логику. Хватит бреда – любой шарлатан-психоаналитик вцепится в него, как питбуль в задницу, а дедушка Фрейд радостно захихикает в гробу, потирая ладошки: торпеда как огромный фаллический символ, и взрыв-оргазм, и подсознательный страх кастрации – вау!
Ты молодец, Пэн. Уже иронизируешь над собой – значит поправляешься.
Мелькают столбы, километры, станции…