полноправной владелицей.
– А как же генерал? Разве его не арестуют по обвинению в умышленном убийстве?
Ганс снова улыбнулся очаровывающей улыбкой и мягко ответил:
– Нет. Потому что родовые проклятия не подпадают под юрисдикцию.
Он заглянул мне в глаза, будто ища поддержки, но отвечать не хотелось. Я вспомнила холодный голос генерала, вспомнила его сильные руки, тяжелый взгляд, пронизывающий даже через очки. Такой не отступится, не даст ни малейшего шанса. Что тогда остается мне?
– Что остается? – проговорила я, в отчаянии закусив губу.
– Пройти в свою комнату, фройлен, – вежливо отозвался Ганс и настойчиво подтолкнул меня к дому. – Ждать свадьбы и молиться богу.
Вот уж чего я не собиралась делать, так это ждать и молиться. С другой стороны, побег мне не удался, но, возможно, повезет в следующий раз?
В доме мы наткнулись на Якоба, глянувшего на меня волком. Я вскинула голову и окатила его презрительным взглядом. Почтительно пропустив меня в спальню, адъютант Ганс собственноручно заколотил окно, чтобы у меня не осталось шанса повторить трюк, снял с постели все белье и, взяв под козырек, пожелал хорошего дня и вышел, тщательно заперев комнату. Я нашарила на трюмо пузырек с духами и швырнула в дверь, он разбился, хрустнув стеклянным боком. В комнате отчетливо запахло ненавистной лавандой.
Время до ночи тянулось невыносимо медленно. Я слонялась из угла в угол, и лишь изредка меня посещала швея, развлекая примеркой: платье получалось, каким и задумывалось, – легким, воздушным, сотканным из тончайшей материи и кружев.
– Настоящая фея! Богиня! – делано восхищалась швея.
Я отвечала кислой улыбкой и угрюмо косилась на дверь, за которой, как я прекрасно знала, стоит лакей и охраняет покой будущей супруги фон Мейердорфа.
Ночь прошла беспокойно, сновидения были обрывочны и бессвязны. То я видела Якоба, замахивающегося кнутом, то фрау Кёне, грозящую мне скрюченным сухим пальцем, то виверну с разинутой пастью, а потом с виверны спрыгивал генерал и направлялся ко мне, сверля тяжелым взглядом из-под очков. Я вскрикивала и просыпалась с колотящимся сердцем, хваталась за кулон, нагревшийся от моего тела и тускло поблескивающий во тьме, как кусочек настоящей луны.
Заснула только под утро, разметавшись по кровати в позе звезды, и очнулась, когда в замке дважды повернулся ключ.
Это была фрау Кёне, разряженная и напомаженная более обыкновенного.
– Просыпайтесь, фройлен, – проскрежетала она своим неприятным вороньим голосом. – Живей, живей! Его сиятельство не любит ждать!
За ней вбежали женщины: одну я видела вчера, она приносила завтрак, обед и ужин, другой была Жюли, а третьей – швея с платьем в руках.
– Ах, фрау, я шила его всю ночь, – причитала она, подлетая ко мне и прикладывая фату к щеке. – Поглядите, как прекрасно оттеняет эта снежная белизна чудесные глаза фройлен!
– И подчеркивает мертвенную бледность, – поджала губы мачеха.
– Позвольте