убивать не буду, и торговать людьми не стану! Наш Бог милосерден и милосердным прегрешения прощает, а я Спаса моего Господа всем сердцем люблю. Видишь вот, он мне на тебя победу даровал!
– Твой Бог сильнее наших! – признал Соловей.
– Он добрее ваших, – сказал Илья. – Господь наш Иисус Христос заповедал христианам со всеми в мире и любви жить. И мы с тобой воевать боле не станем, а мир сотворим. И людей я твоих неволить не буду, и другим не дам. А вот тебя повезу в Киев, ко князю Владимиру, – ты в его вотчине разбой вел, ты с ним и говорить станешь, как дале проживать намерен.
– Я твой пленник, – сказал своим пришепетывающим говором Соловей, – мне спорить не приходится.
Он как-то затейливо присвистнул, и воины его покорно побросали мечи. Вместе с гриднями Ильи они перевязали раненых, посадили их на коней и пошли в селение Соловья.
Оно было похоже и на Карачарово городище, и на славянские поселения. Тот же частокол, те же рвы и валы. Только сделано было все поплоше, надвратной башни не было, да и угловые были без задней стены: так, только лучникам прикрытие. Видать, полагались местные обитатели не на крепкие стены, а на дремучие леса.
Ворота городища распахнулись, и под вой и причитание белобрысых и конопатых женщин карачаровцы и пленные въехали внутрь. Ото всех домов-полуземлянок бежали мужчины с рогатинами, копьями и луками. Но Одихмантьевич что-то просвистел, и они убрали оружие. На своем свистящем и шипящем языке он что-то сказал старикам, которые кучкой стояли на площади, и те покорно разошлись. Через некоторое время они вернулись. И стали бросать к ногам Бурушки медвежьи шкуры, шкурки белок, горностаев, куниц, а поверх всего кожаные мешочки с деньгами – это был выкуп за пленных.
Илья посмотрел монеты. Деньги арабского серебра были явно хазарские.
– Откуда серебро? – спросил Илья.
– Торгуем, – уклончиво ответил Одихмантьевич.
– Людьми? – спросил Илья, показывая на загоны и срубы, где горами лежали деревянные шейные колодки, в которых водили рабов. – Вот что я вам скажу, соловьевичи… – своим низким голосом пророкотал Илья. – Ваших пленников отпускаю без выкупа. Но вам зарок кладу: ежели опять хазарам людей ловить станете – вернусь и селение ваше все разорю и выжгу, а вас самих в полон отдам!
Ведуны-знахари наложили на выбитую глазницу Соловья какие-то снадобья, дали мазей с собою в дорогу, потому что Илья ночевать у них не стал. Это было бы уже верхом безрассудства. И так, когда знахари пользовали Соловья, отроки Ильи мечи держали обнаженными.
Сам Одихмантьевич о пощаде не просил, понимая, что эта просьба бессмысленна. Никто его не отпустит, потому что он самый важный залог тому, что на карачаровцев никто не нападет. Уж как бы врасплох ни были бы взяты воины Ильи, а перед тем, как погибнуть, полоснули бы Одихмантьевича по горлу ножом. То, что в те времена брали заложников, было общепринято: именно наличие заложников гарантировало безопасную дорогу от одного места в другое. Правда, редко кто возил таких,