<…> но очарование древностью, благодарность к прошедшему и уважение к нравственным достоинствам для нас не существует. Карамзин недавно рассказал нам нашу Историю. Но едва ли мы вслушались – Мы гордимся не славою предков, но чином какого-нибудь дяди, или балами двоюродной сестры – <заметьте> что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности».
В пору знаменитой Болдинской осени Пушкин приступил к «Истории села Горюхина»: «…я непременно решился на эпическую поэму, почерпнутую из Отечественной Истории. Не долго искал я себе героя. Я выбрал Рюрика…» В планах недописанной им повести осталась весьма примечательная строка: «Родословная моя, мысль писать историю». Совпадение, как кажется, не случайное.
Но обратимся вновь к событиям тысячелетней давности. Далекий предок Пушкина Годлав погибает в главном городе бодричей Рароге от рук шведского короля, и трое его сыновей отправляются в иные края, поближе к своим родичам, ведь дед их Гостомысл – новгородский старейшина. Рюрик, «убрашася от немец», как повествует Холмогорская летопись, пришел на Ладогу и основал там крепость задолго до 862 года. Следует вдуматься в эту летописную строку! В ней – ключ к тайнам старины.
И когда решили славяне поискать себе князя, их выбор (и, по-видимому, не случайно) пал на Рюрика: его знали как достойного мужа и храброго воина. Вернее всего, призван он был не из-за моря Балтийского, как считалось ранее, а из-за Ладоги. В древности многие озера назывались морями, в том числе и Ладога (море Нево).
И умирающий Гостомысл обратил свои надежды к внуку, видя в нем достойного преемника и продолжателя своего дела, ведь Рюрик со своей дружиной охранял подступы к Новгороду со стороны Ладоги. И от Ладоги до Новгорода не более 200 верст пути вверх по течению Волхова.
Вероятно, если бы новгородцы действительно отправились за чужеземное море звать себе князей, это событие нашло бы отражение и в скандинавских сагах, и в русских летописях – дело ведь нешуточное…
«И прия власть Рюрикъ»
Итак, Рюрик прибывает со своею дружиною в Новгород. Он свободно владеет славянским языком и общается с новгородцами без толмачей. И при всем том поклоняется славянскому верховному богу-громовержцу Перуну, а не Одину – главе скандинавского божественного пантеона, как все норманны. Неужели после появления Рюрика со своим войском, будь он шведом, датчанином или норвежцем, в русском языке не осталось бы следов иноязычных слов? Язык – самый беспристрастный историограф, он, подобно лакмусовой бумажке, реагирует на все социальные и экономические явления, происходящие в обществе. Да и откуда им было взяться, чужим словам и обычаям, если варяги-русь были славянами?
Сам Александр Сергеевич полагал, что «язык славянорусской имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива».
Есть еще одно поистине бесценное свидетельство о языковой общности славян и варягов-русь. Летописец Нестор оставил такую запись: «А словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася русью, а первое беша словене;