ре. Чувствовалось приближение полудня, вместе с ним – духоты жаркого июньского дня.
Лица, с одинаковой маской вынужденного страдания, давно насытились друг другом. Каждый переживал сжигаемые скукой минуты на обособленном пятачке, чисто выбеленного помещения.
По субботам в психоневрологической клинике наступала разгрузка: на приём являлись самые отчаявшиеся. Страдальцы переминались с ноги на ногу, встречая заискивающим взглядом белый халат, от случайных прохожих втягивали в себя шею, стараясь не поднимать глаз. Если завязывался разговор, то непременно упоминалось, что здесь он или она по причине сволочной жизни.
Врач в кабинете, в какой-то мере сочувствовал бедолагам, но с приёмом не спешил. Мысль: «Пусть ждут, заблудшие душонки», сегодня особенно напрашивалась на язык. Тем более, одна из таких душ находилась перед ним, повествуя битый час цепь трагических обстоятельств безвременно разбитой любви. Он цокал языком, прислушиваясь к желудку, просящему мирской пищи, и понимающе кивал головой. Женщину удовлетворяло сопереживание, и она бесконечно повторялась:
– Вот и представьте, Виктор Петрович, как тут быть счастливой…
Причитания оживляли её лицо гримасами жалостливых оттенков. Чувство женского разочарования высвобождалось в протяжном стоне. Соединяясь с воздухом кабинета, оно заполняло пространство утомительным гнётом. Сила несчастья возбуждала в Викторе Петровиче отвращение к ноющему люду. Утешало то, что терпение неплохо окупалось. Сегодня финансовый бонус служил хилым стимулом: мышцы томила слабость, мысли уносились на простор необитаемого острова, плохо спалось нынешней ночью. Отголоски странных, тревожных снов навевали неприятные предчувствия.
Врач держался из последних сил, растягивая губы в смиренную улыбку, иногда, чтобы подавить возникающую зевоту. «Чёрт бы подрал время, тянется как прибитое», – ворчали мысли, превращая терпимость в безразличие. Было всё равно от кого и что выслушивать. Разница выражалась в том, что сидевшую – спокойно выдворит, вновь вошедшую – вряд ли, придётся распрощаться с обедом.
«Ну и денёк, – сокрушался Виктор Петрович, слушая краем уха бесконечное женское повествование, – впрочём, чего ждать после ночи, где сны решили свести с ума». «Зачем на сегодня назначил сеанс? И то верно, откуда знать, куда кривая заведёт,– отвечал на свой вопрос, пытаясь шутить: «Создатель, а Создатель, вроде поговаривают, ты мудрец, на кой ляд столько горемык?» И не исключал свою персону из числа тех, кого имел в виду. Плоский юмор помогал слабо: хотелось жалеть себя до беспредельности.
За тридцать лет работы в кабинете Виктора Петровича перебывало много народа. В лечении нуждалась лишь малая часть, имевшая «воспаление мозга». Как любил выражаться врач и умещал в подобное понятие все диагнозы. Остальное мыкающееся человечество делилось на бедолаг, ищущих сострадания, и неприятную категорию – алчущих избавления от греха, ссылаясь на нелады в голове.
Чтобы замаскировать разочарование изобрел хайку-философию. Исходя из придуманных правил, окрестил себя «Жалотерапевтом». Губил одних лицемерием, других презрением. Сожалел, что истинно больных приходилось травить препаратами, подчиняясь общепринятой системе: что-то надо прописать, раз – обратились.
Виктор Петрович находил профессию психотерапевта и службу священнослужителя сродни, так как словесное воздействие имеет отношение к душе. Священник действовал открыто, врачу приходилось юлить между совестью и перестраховочными догмами. Где психический процесс является следствием взаимодействий биохимических веществ, доказанных наукой, а не показателем пресловутого духа. Поэтому придуманная философия компенсировала изувеченное самолюбие. Сохраняя частичку истины, забитую вглубь, способную к чистосердечной конкретности в отношениях с некоторыми людьми.
Как здравомыслящая личность, Виктор Петрович грезил об открытиях. Тешился надеждой, грянет час реализации накопленного опыта во благо науки. Но день за днём, душили однообразием серого быта.
Врач привычно размышлял, что выписать ноющей даме. Косился на обложку толстой потрёпанной тетради – медицинской карточки. Погладив пальцем обложку, пожалел время, потраченное женщиной на походы по больницам. «Фу! Бездельница», – вложил он в мысль ёмкость пустых деяний. Нахлынуло желание сказать, ни пошла бы она, здоровая крепкая баба работать, да так, чтоб в голову не лезла всякая там любовь. Выразись таким образом – плакала премия, поэтому, не теряя с губ улыбки, предложил:
– Послушайте, Варвара Васильевна, давайте направлю вас на лечебный сеансик… а?
Женское личико застыло в возмущении…
«Да… киса чудо ждёт. Труд не про неё. Так-так», – обречённо вздохнул Виктор Петрович.
– Ми-ла-я, Варвара Васильевна, сочувствую и горюю с вами, хочется помочь, – завёл вновь разговор.
Женский взгляд смягчился, зато мужское терпение приблизилось к критической отметке: «Что расшибаюсь в самом деле, выпишу витамины, пусть глушит!»
Он потянулся за рецептурным бланком, но с