словесной перепалки.
Береговые братья не любили Пальника, а его постоянное везение в игре еще больше, если это вообще было возможно, усилило общее нерасположение. Бо́льшая часть присутствующих втайне питала надежду, что наконец-то Пальника настигнет страшная месть, которую его противник откладывал так долго, вероятно, только за отсутствием удобного случая.
Медвежонок был холоден и спокоен, хотя и немного бледен. Он вполне владел собой.
– Ладно! – проговорил буканьер, презрительно пожав плечами. – Хватит болтать. Дурную собаку след взять не заставишь.
– Медвежонок прав! – вскричал Дрейф. – Ты сам привязался к нему, и если он не отвечает тебе так, как следовало бы, то, вероятно, имеет на то свои причины. А теперь пора приступить к игре.
– Согласен. Что ставишь?
– Две тысячи пиастров, – ответил Дрейф, вынимая из кармана штанов кошелек.
– Постой, – холодно сказал Медвежонок, остановив его руку, – дай мне поговорить с этим человеком.
Флибустьер взглянул на своего приятеля и, увидев в его потемневших глазах зловещий огонь, опустил руку с кошельком назад в карман, пробормотав:
– Как хочешь…
Медвежонок сделал шаг вперед, оперся руками о стол и наклонился к буканьеру.
– Входя сюда, – резко отчеканил он, – я не знал, что встречусь с тобой. Я не искал встречи, потому что мое презрение к тебе равняется ненависти. Но если уж твоя несчастливая звезда подсказывает тебе отбросить сдержанность, которую мы сохраняли в отношениях друг с другом все это время, отбросить, пусть и мнимое, равнодушие – будь по-твоему! Я принимаю твой вызов!
– Сколько слов, чтоб прийти к такому ничтожному выводу! – воскликнул буканьер, и лицо его искривилось в улыбке.
– Посмотрим. Слушай меня, а присутствующие пусть будут свидетелями: мы сыграем в гальбик[3] три партии, ни меньше ни больше, и ты должен принять мои условия. Согласен?
– Еще бы, ведь ты проиграешь мне!
– Не проиграю, – возразил капитан, – я вступаю с тобой в решительную борьбу и убежден, что выйду победителем.
– Полно, не с ума ли ты спятил?
– Если трусишь, я настаивать не стану. Извинись передо мной и товарищами за оскорбление, и я тотчас уйду.
– Извиниться? Мне? Черт возьми! Ты думаешь, что говоришь?
– Предупреждаю, – холодно произнес Медвежонок, вынув из-за пояса пистолет и взводя курок, – что при малейшем подозрительном движении я уложу тебя на месте как лютого зверя, каков ты на самом деле и есть.
Вне себя от ярости, сдерживаемый только наставленным ему на грудь длинным дулом пистолета, буканьер окинул взглядом присутствующих, быть может желая найти поддержку.
Флибустьеры мрачно молчали, и их лица выражали одно лишь насмешливое злорадство.
Неимоверным усилием воли Пальник усмирил порыв гнева и, хотя кровь его закипала, голосом спокойным, в котором невозможно было подметить и малейшего волнения, ответил:
– Принимаю твое предложение.
– Какое?