форд, оставляя глубокие, как надрезы, колеи в жёлтом снегу, подкатывает к мотельному паркингу. Пашу выпихивают первым, за ним на влажный воздух выбираются остальные пассажиры.
Двухэтажное помещение, над главным входом вывеска «Парадиз». В правом крыле кафе, в левом – автомойка, по центру – вход на ресепшн. Окна второго этажа вынесло взрывной волной, хозяева вместо стекла натянули плёнку. Вверху, на крыше, торчит пробитая в одном месте осколком телевизионная тарелка, похожая на утренний подсолнух, повёрнутый на восток, в сторону солнца.
Паркинг забит техникой и машинами – тяжёлые кразы, нерастаможенные легковушки с польскими номерами, куча битых и потасканных авто – без лобового стекла, с исцарапанными дверцами, с оторванными капотами. Вдалеке стоит целый танк, заваленный сверху грязными разноцветными вещами. На броне лежат примотанные верёвками одеяла и спальники, сумки, рюкзаки, кто-то даже раскладушку сбоку присобачил. Возле кафе стоит толпа военных – курят, кричат, спорят. Те, что привезли Пашу, тоже присоединяются к ним. Питер скептически оглядывает вывеску.
– Парадиз, – говорит посмеиваясь. – Скорее первый круг ада. Ну, вы идёте? – бросает он Паше и идёт к толпе военных.
Паша не придумывает ничего лучшего, как пойти следом. Почему я за ним иду, – думает он. Почему я вообще его слушаюсь, – спрашивает сам себя, стараясь не потерять в толпе нарочито небрежный хайр Питера. Толкается между военными, заходит в кафе.
Несколько столов, барная стойка, над стойкой, вверху, какие-то охотничьи трофеи: чучело фазана, оленьи рога, даже чья-то отрубленная голова. Паше кажется, что собачья, хотя он может и ошибаться. Сбоку дверь уборной, с другого бока, на стене, – плазма. За столами ни одного свободного места, бойцы сидят, глядя в телевизор на самих себя. За стойкой стоит женщина, смотрит на клиентов с ненавистью, но ненависть у неё какая-то усталая, да и сама она какая-то помятая и недокрашенная, в том смысле, что волосы у неё жёлтые с чёрными корнями, будто в поле среди выжженной прошлогодней травы пробиваются свежие стебли. За её спиной, на полках, стоит кола и горками лежат шоколадки. На прилавке перед ней темнеет сушёная рыба. А всё самое главное женщина достаёт откуда-то из глубины, из-под заваленной рыбой тяжёлой крышки. Достаёт и разливает. Все говорят одновременно, мало слушая и все время перебивая друг друга, и запах от сушёной рыбы стоит такой тяжёлый, будто тут третий день прощаются с покойником.
Питер уверенно продвигается к стойке. Весело кивает женщине, и та делано улыбается, не переставая наливать. Питер о чём-то спрашивает, женщина в знак согласия кивает головой – также не скрывая ненависти, также внимательно осматривая зал. Питер открывает боковую дверь, Паша проскальзывает за ним и оказывается в соседнем зале. Тут тоже стоят столы, тоже всё забито военными, так же шумно и голоса сливаются в угрожающее гудение, но в конце зала, под ступеньками, ведущими куда-то наверх, на второй этаж, стоит маленький столик, как раз на двоих, и Питер направляется