сказал: «Вы говорите, почему я молчу, почему не выступаю в защиту преосвященного Павла? Посудите сами, перед кем я должен выступить и защитить его? Перед волками и защитить от волков. Вы не знаете, насколько мы теперь безоружны, беззащитны… Мы совершенно потеряли под собой почву… Теперь каждый, кому не лень, может нас «лягнуть», если не сказать более. Лично я разве гарантирован от грубых выходок этой толпы?
На меня так же, как и на преосвященного Викария сыплются обвинения. Вот изволите видеть, как меня аттестуют мои же ставленники».
При этом владыка взял с письменного стола письмо, присланное ему каким-то священником из провинции, и стал его читать. Боже мой, какая это была брань! Какая ложь против архиепископа! Я после двух-трех страниц чтения (письмо было длинное) попросил владыку прекратить читать это невыносимое по дерзости и выражениям «послание». Мне было невыносимо больно за горячо любимого архипастыря. У меня невольно выступили слезы на глазах. Смотрю, у Владыки точно также глаза оросились слезами. Утешать было бесполезно, да и чем утешишь, когда все мы в одном и том же положении. Я молча встал, молча поклонился, молча облобызал его десницу и с тяжелым чувством вышел из его покоев. Вот, думаю, заварилась всероссийская «каша»! Дождались «волюшки»! Нечего сказать, хороша свобода! Воцарившийся «хам», как видно, покажет нам свободу. Нет, говорю себе, от добра добра не ищут, дальше нам ждать хорошего нечего. Мерзость запустения распространяется везде и всюду и, видимо, заполнит собою всю Россию, а может быть даже другие страны.
Между тем, когда Уссурийские корейцы судили преосвященного Павла в Н.-Уссурийске, в Сеуле приблизительно в то же время разнесся слух, что владыка Павел выехал в Токио передавать Сеульскую Миссию японцам[125]. Известие это, как говорится, подлило масла в огонь. Теперь не только недовольные учителя-корейцы, но и сам о. Палладий открыто выступили против своего покровителя, как «злейшего врага» Миссии, старающегося якобы «объяпонить» учреждение.
Чтобы отколоться от «ненавистного» Владивостока и своего «нежелательного» епископа, о. Палладий собрал несколько человек христиан-корейцев, выступавших против Преосвященного, и предложил им решить: желают ли они оставить Миссию в подчинении Владивостока, стремящегося передать ее в руки японцев или же хотят добиться самостоятельного независимого положения? Корейцы, как всегда готовые встать в самых даже маловажных вопросах в оппозицию японцам, конечно, не задумываясь, решили отколоться от «ненавистного» Владивостока. А один из них (священник Иоанн Кан) заикнулся даже об автокефалии корейской церкви (хороша автокефалия при двух-трех десятках христиан!), забывая, что автокефалии даются властью законным порядком, целым народностям во главе с их епископами.
После нескольких обсуждений составлено было прошение за подписями присутствующих (о. Палладий не приложил своей подписи, видимо, считал действия свои все же незаконными)