после самой трудной работы? Простейшие радости: выпить, закусить, расслабиться…
– Чем ниже человека опускают, тем меньше ему нужно для счастья. Нет, это не жизнь. К такому счастью привыкать нельзя.
– А тебя не учили, что каждый труд почетен? Что труд облагораживает человека?
– Облагораживает? Я бы того, кто это сказал, самого загнал в эту грязную канаву! Чтобы он там облагораживался всю жизнь. Еще Горький писал, что все «свинцовые мерзости русской жизни» происходят от тяжкого, безрадостного труда. От этого люди напиваются до беспамятства, калечат и убивают друг друга. И сами вешаются. Потому что такой жизни не жалко – ни своей, ни чужой…
– Нет, погоди! У Горького есть и другие рассказы. Про то, как он ходил с артелью по Руси. И там он описывает совсем другой труд. Который не в тягость, а в радость. Когда ладится дело, когда играет здоровая сила, когда хочется горы свернуть…
– Удаль молодецкая? Раззудись плечо, размахнись рука? Бывает. Молодой жеребец тоже резвится, пока не укатают крутые горки.
– А зачем жилы рвать? Опытный каменщик работает без спешки, в своем ритме, но успевает сделать очень много. Это такой же навык, как ходьба пешком…
– Но каждый день одно и то же! Отупляющий труд, из года в год, всю жизнь. И как они эти пирамиды строили? А Великую китайскую стену? Не представляю. Разве что под угрозой смерти.
– А человек самое выносливое существо в природе. Адаптируется к любым условиям, ухитряется оживить самое унылое занятие. Помнишь Башмачкина, Акакия? У Гоголя, в «Шинели». Он каждый день, всю свою жизнь, переписывал казенные документы. Бумагу за бумагой, слово за словом, букву за буквой…
– Свихнуться можно!
– А для Башмачкина каждая буква была как живая. Одни ему нравились, другие нет. Он терпеливо писал обычные буквы, дожидаясь встречи с любимыми. Он с ними даже разговаривал…
– Точно, сумасшедший.
– Да нет же! Это именно человеческое отношение к труду. Я подозреваю, что в этой потребности одушевлять любую работу и лежат истоки искусства. Древний гончар, изготовляя одни и те же горшки, для развлечения украшал их. Это и покупателям нравилось. И постепенно превратилось в живопись и скульптуру.
– Сомнительно. Древняя наскальная живопись не имела прикладного характера. Все-таки искусство это самовыражение.
– Ну, почему? Ремесло тоже может достичь уровня искусства.
– Ладно, это отдельная тема.
– Но ты меня удивляешь. И где ты набрался такого негатива к физическому труду? На стройках коммунизма, что ли?
– Да нет, бог миловал. Но представление имею. На лесосплав пару раз ездил, на шабашку. Бревна ворочал, в верховьях Камы. Работа здоровая, на свежем воздухе. Для крепкого мужика – лагерь труда и отдыха. Я туда из спортивного интереса и поехал…
– Ну и как, поднакачался?
– Само собой. Там задача простая: зачистить реку от застрявшей на берегах древесины. Идешь себе с багром вдоль воды и стаскиваешь бревна