ему чужими, и он был нам чужд.
Зато сад оказался гостеприимным и сразу же подружился с нами. Евдокия пропадала там целыми днями. Да и я любила сидеть в пожухлой траве под старой яблоней и смотреть, как на юг улетают облака.
А еще в саду жили целые колонии непуганых мышей. Кошки их даже не ловили – просто выбирали понравившуюся и несли в дом. Здесь я брала мышь за шкирку и выносила в сад. Одну, особо флегматичную, мы раз пять носили туда и обратно, пока ей это не надоело, и она сказала – или давайте уже ешьте или оставьте в покое. Никто не изъявил желания, поскольку для моих горожанок мыши – не еда, а так, живая игрушка. Мне тоже надоело играть в «вынос тела» и, оставленная в покое мышь, ушла жить в кладовую. Как же я потом об этом жалела!
Это была профессиональная диверсантка – она не столько ела, сколько наносила вред, по масштабам несоизмеримый с собственными ничтожными габаритами. Знала бы я, сколько полезного и нужного перепортит эта маленькая сволочь, сама бы ее съела в свое время.
Диверсантка с максимальным комфортом поселилась в трехкилограммовом пакете муки. Здесь у нее были спальня, столовая и туалет. Причем под туалет были приспособлены нижних два килограмма. Даже два с половиной. В верхнем слое мышь питалась, с перерывом на сон.
Собственно, съедено было не более столовой ложки, но выбросить пришлось все три килограмма. Мышь, не особо огорчившись, переселилась в коробку с чаем. И, заодно, продемонстрировала мне свое «фе», густо засеяв все полки черными зернышками крошечных какашек.
Страшные планы мщения уж было стали зарождаться во мне, но тут случилось прекрасное. Совершая ночной моцион по саду, мышь встретила принца, влюбилась, вышла замуж и переселилась на территорию супруга.
Вася говорит, что видела молодоженов, и что новобрачная решительно беременна.
– Передавай им мои поздравления – говорю я Васе. – Пускай плодятся и множатся.
А про себя подумала – хорошо, что не в кладовке.
По саду ходит осень. Ласточки давно уж улетели, а скворцы всё никак. Они собираются в большие стаи и черными гроздьями облепляют электропровода. Что-то обсуждают, о чем-то спорят, но до ссор дело не доходит. Внезапно вся стая срывается с места, с сухим шорохом проносится над головой и исчезает вдали. А через час-другой снова сидят на проводах, как доремифасольки на нотном стане. Правда, песен не поют и не щебечут, как весной. Грустят, наверное.
Дуся, задрав голову, следит за скворцами, и когда они взлетают, бежит следом, лая и спотыкаясь об разбросанных повсюду кошек.
– Куда это они? – спрашивает у меня, запыхавшись.
– На юг, наверное. Скворцы – перелетные птицы, на зиму улетают туда, где тепло, в Африку, например, а весной возвращаются назад – поясняю я.
– Я тоже хочу быть перелетной, я тоже хочу в Африку – заявляет Дуся. – Вот улечу, будете тогда знать, каково оно – без меня. Вот тогда наплачетесь, нагорюетесь без Дусеньки.
– Да лети себе на здоровье – не стала возражать я – мы уж как-нибудь без тебя перезимуем, а по весне