"Дубовая", – решила я и в который раз за сегодняшний день задумалась, что мне теперь делать? Ждать? Следить из машины? Войти следом? Шпионского образования катастрофически не хватало.
Пока я ломала голову, пятое от угла окно распахнулось, Валентин – вне сомнений это был он – раздвинул шторы. До меня донеслась фраза о пользе свежего воздуха и необходимости проветривать помещение. Говорил Валентин странным тоном: во-первых, нарочито громко, так, что я без труда расслышала фразу, а во-вторых, с менторскими интонациями в голосе. Так разговаривают опытные врачи с пациентами-подростками. Если те, вдруг, решат, что стали слишком взрослыми, чтобы слушаться чьих-либо советов.
Я развернула машину, припарковалась на другой стороне улицы. Отсюда было видно парадное и распахнутое окно. Ждать пришлось недолго, минут через двадцать Валентин вышел, резко, с визгом шин развернулся и уехал. Моя рука потянулась к замку зажигания, однако не повернула ключа. Почему? Не знаю, считайте это чутьём. Той самой женской проницательностью, что не поддаётся психоанализу.
Когда Валентин входил дом, он был в приподнятом настроении (кажется, мурлыкал под нос песенку), а вышел, как бы это сказать… подавленным. "Подавленный" – это слово часто повторяла Тёрка.
Я включила аварийную сигнализацию (на всякий случай), закрыла машину и направилась к дому. "Скажу, что… что машина сломалась, что я забыла телефон и что мне требуется помощь. Попрошу позвонить – вполне правдоподобная байка".
В парадном пахло сыростью, кислыми помидорами и чем-то ещё… этот запах было сложно идентифицировать. Полагаю, так пахнет в фамильных склепах – чем-то дремучим. "Идеальное место для убийства, – подумала я. – Потрясающие декорации и освещение, – лампочка под потолком покачивалась на шнуре. – Обстановка соответствует".
Половицы скрипели и прогибались под ногами. Я шла вдоль ряда дверей, прикидывая какая из них "моя". К счастью, на каждое окно приходилась ровно половина двери.
На мой стук откликнулась старушка, отворила дверь и вопросительно умилилась всем своим морщинистым лицом. Хотелось бы сказать, что она была мила, только это стало бы ложью. Старушка не была милой, хотя и очень старалась – улыбалась и искрилась выцветшими глазами. Её портила большая родинка на подбородке (дававшая "почву" трём элегантно изогнувшимся волосинкам), и значительный недостаток зубов. Из-за этой своей особенности старушка пикантно пришепётывала.
Поздоровавшись, я спросила можно ли позвонить, и простецки развела руками – мол, извините, что причиняю неудобства, но все мы люди, все человеки, и неприятности случаются у каждого – так уверяет Библия.
Старушка показала на телефонный аппарат в углу комнаты и спросила, хочу ли я чаю? "Гости так редко заглядывают ко мне, милочка, и я так рада поболтать на светские темы". Я ответила на приглашение нейтральным: "И-э-э…", и это мычание старуха приняла за твёрдое modus vivendi (согласие, лат.). Она прошла на кухню (маленький закуток отделённый ширмой и комодом от остального