сизо-синие драконы.
Лев пышногривый, жёлтый, мягкой лапой
Касается плетенья трав и веток —
Готических орнаментов витья —
Где спелых, алых ягод земляники
И белых звёзд цветов её не счесть.
В овале медальона, столь же синем,
Как небо ночи, всадники навстречу
Друг другу скачут, обнажив мечи.
Их лошади так тонки, грациозны,
Что, кажется, танцуют странный танец,
Причудливый и нервный, меж плетей
Аканфа и неведомых плодов.
И Царь Давид, Архангелом храним,
Лежит с сунамитянкой златокудрой…
О, Мастер из Имолы! Свет листов
Руном ложится агнцевым на сердце.
Пергамент дышит терпкостью, насквозь
Пропитан ароматами столетий.
Бродя по малахиту маргиналий
Ломбардского миссала, со страницы
Вот-вот сойдут охотники с борзыми,
И Ангел в тишине прошелестит
Прохладными крылами подле уха,
Оставив мироносицам гирлянды
Розеток и епископа Феррары
С тиарой белой в медальоне герб.
О, Мастер из Имолы, что ты ведал,
Когда тончайшим золотом сусальным
Ты, не дыша, едва касался складок
Святых одежд Младенца и Марии?..
Из полутьмы скрипториев, при слабом
Мерцанье умирающих светилен,
Рождались часословы, градуалы,
В сафьяновых тиснёных переплётах
С обрезом золотым – навстречу дню —
Пусть зимнему, короткому, но всё же
Спешащему на смену долгой ночи.
Тогда, в сиянье золота литого,
Сквозь хаос виноградных лоз и гроздий,
Вдруг прорастали буквы, отворяя
Бездонных книг заветные врата —
С печатями на титульных листах,
Пометами, рисунками владельцев,
Узорами безвестных монограмм,
Экслибрисами крышек переплётов,
Маркиза Монферра, семьи Компенов,
Виконта Сен-Валье и де Фревилей,
Брюссельского каноника ван Хамме,
Князей фон Хохберг-Плесс… Вдруг меж листов —
Скупая полувыцветшая запись:
«Год тысяча триста сорок седьмой…»
Иерусалим
«Ни замка, ни земли, шуршит осенний дождь…»
Ни замка, ни земли, шуршит осенний дождь.
Из милости мне дан приют с окном убогим.
Ни дома, ни семьи – старик, чего ты ждешь?..
Глаза прикрою – всё – сраженья и дороги.
Дороги без конца – по глине, по жнивью,
Под снегом и дождём, и под палящим солнцем…
Зачем, Господь, скажи, у жизни на краю
С тоской гляжу на свет, струящийся в оконце?
Не вспомнит обо мне никто – ни мать, ни брат…
Ушли в Господень дом друзья и командиры.
Живу один – седой, потрёпанный солдат,
Со мною только конь, забывший про турниры.
Он так же стар, как я, но много-много ран
Он в памяти хранит, внимательной