были умны не в меру, и тему после согласования взглядов сменили.
Мужчинам этим вечером было откровение, надолго возбудившее их мысли тщетой вечного поиска и мелкого тревожного любопытства домашнего кота – что принесли в сумке? Зачем понесли на кухню? Что это значит всё?
Иннан после ужина сказала:
– Не люблю я этот новый год.
Вот уже неделю, как Мардук раздражённо разрешил Иннан проводить время с молодыми господами сколько вздумается, «забыв приличия и законы» и «раз уж всё катится в этом мире в тартарары, сиди с ними, бесстыжая».
Впрочем, ворчал он скорее, чтобы удовлетворить неведомых галактических клерков, следящих за соблюдением всеобщего неведомого кодекса, а сам еле удерживал в углах губ довольную ухмылку. Было и ещё кое-что приятное в этой перемене. Мардук стал всё реже оставаться с ними после трапезы. Он словно нарочно отдалился, воздвиг барьер и стал подчёркивать всё чаще свой возраст и разницу интересов.
– Кроме того, вас пятеро… а я один. Куда я против таких умных да больших.
Шанни вполне искренне просила его не дурачиться, но хозяин принял решение… оно интриговало, но задумываться насчёт его содержания не хотелось.
– Да… не люблю. – Подтвердила Иннан в ответ на вопросительные взгляды аудитории. И тут последовала замечательная информация. – У меня же день рождения в канун нового года.
И Иннан назвала какую-то дату, по летоисчислению Эриду после катастрофы. Биллу, который вообще был не на короткой ноге с цифрами, дата ничего не сказала.
Но сначала все попросту, как говорится, онемели. Кроме Шанни, для которой подробности жизни Иннан не составляли тайны.
Расспрашивать почему-то не спешили.
Девушки свили гнездо из тысячи пледов на принесённом из заброшенных покоев диване, тютель-в-тютель лесная прогалина и размер подходящий. Разве что прогалины не бывают обтянуты натуральным шёлком.
Шёлк побит временем, а пледы – империя моли, но всё освежено и проветрено. Да и сами девицы на диво новенькие, умытые зимой.
Билл, вольготно расположившись на двух стульях, баловался с двумя бокалами, переливая из пустого в порожнее. Новость отвлекла его от философских упражнений, он с умным видом повернулся. Энкиду, пользуясь отсутствием дядиного ока, валялся во всю длину и ширину на полу – на пахнущем спитым чае ковре. Незримые дядины слуги признавали только это старинное средство из перечня домашних премудростей. Но не сердился даже Билл, корчивший рожи и уверявший, что ему от чая хочется читать чудесную старинную балладу «Огородник» в рабочем агитационном кружке. Он как раз толковал об этом, когда Иннан сделала своё потрясающее сообщение.
– А ты ходишь в кружок? – Крутясь в гнёздышке, проворковала Иннан. – Душечка Билл.
Шанни, возвышавшаяся в пушистом коконе, как наполовину вылупившаяся экзотическая бабочка, буркнула:
– Да он двух слов связать не может,