Олег Погасий

Потусторонние ритмы. Стихотворения


Скачать книгу

2

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      стихотворения

      У зеркала

      Не молись, не постись, не говей.

      Не цепляйся нигде ни к чему.

      И в бессмертие личное больше не верь,

      и себя сторонись, как чуму.

      У квадрата зеркального, щеки надув,

      ты щетину скоблишь по утрам,

      и глядит на тебя – из глубин – в пене дум,

      на тебя – отраженного там,

      и на полках стеклянных построились в ряд

      отражений: флакон, бутыльки, —

      и вопрос в глубине ты способен задать? —

      «Тот, кто там – на поверхности – ты?».

      Отстранен от почвы опыт

      Арестованы глаголы,

      если в клетках их отряды,

      но свободны, как монголы,

      на косых полях тетради.

      Скоро вечер. Скоро вечер.

      Не играют больше рифмы.

      Если ты поставишь свечи, —

      вместо крови, только лимфа.

      Повторю, не испугаюсь,

      я невольный очевидец:

      ночи днями отмигают,

      режут их лесá-ресницы.

      Будто вывернут наружу,

      как зверюга, но не сдох,

      испытал утробный ужас,

      под собой не чуя ног.

      Отстранен от почвы опыт.

      Натолкнулся на живое.

      В коридоре хохот, топот.

      Тронулся, слегка, от воя.

      Пальцы сжали спинку стула.

      Довели меня до линии. —

      Часть рассудка внуки Вельзевула

      вынули, как минимум.

      Мысли вслух покоя не дают

      Мысли вслух покоя не дают,

      в вечности считаешь миг.

      Ветрá, ветрá, – из века в век несут,

      не в силах руку протянуть о них.

      Но мне в порыве чувства прочитать

      бы исповедь бескрайними стихами.

      «Эй, житель!». – «А?». – « Подвинься, дай

      прикоснуться к вечности». – « Что говоришь ты?». – « Амен».

      Намечал что к ночи, – не сбывалось,

      прахом шло, рубилось на корню.

      «Житель, житель». – «А?». – « Подвинься малость,

      тянет вечностью холодной на краю».

      И не то чтоб сильно размечтался,

      от небес расположения хотел,

      тих я, тихо ходят, – отозвался,

      «Бог простит» – мне бросили в ответ.

      И летел я, точно умер, а затем и ожил.

      Не в обычном понимании вещей, нет, —

      был в пространстве зримо расположен,

      точкой света обведен мой силуэт.

      Мой лежащий, долговязый камень

      подвязалась сторожить там смерть,

      ничего не помню, только – «амен,

      амен, амен, амен» – повторять я смел.

      Хоронился от всего в сторонке

      при дороге пыльной – я? – не я?

      И намек понять тот тонкий

      помогала черствая земля.

      И оттолкнулся я от себя

      И оттолкнулся я от себя.

      И бедность тела истаяла

      и пала плесенью лесов ночных

      и городских подвалов,

      но с рядом пуговиц

      и вмятин памяти текучей

      был отвлечен, отстегнут.

      Пугала новизна

      камней слоистых,

      сосны

      и мха,

      но промелькнули,

      камней слоистых,

      сосны

      и мха,

      но промелькнули,

      трава как твердая, чудовищные краски

      переживаний, будто мокрое бревно,

      чистосердечные звучания

      вживание напоминают воды

      в тишине

      громоздкой,

      но пронеслись и эти будни,

      трава как твердая, и рубит

      с размаху, и зарываясь в землю

      теплую с помётом времени,

      мой голос, как коса поет,

      вживание напоминая воды

      в тишине

      громоздкой,

      но пронеслись и эти будни,

      вживание гвоздя в простор древесный —

      так торможение времен, себя, я

      знал тогда,

      в простор