и нечего. Тебе и решать.
– Даром? – цыганка будто протрезвела, но не уловила иронии. – Это никаких… Не поймут…
– Ты ж – начальница!
– Ай, Матвейка! Ай, заболтал старуху! Нехорошо, Матвейка! Садись, лучше. Пей лучше! Хороший день! Хорошие люди…
– Да, да, Лила, кого-то вы осчастливили сегодня, – махнул рукой и направился к Умиде.
Пьяные ромы несносны. Эти, во всяком случае. Чужим не хамят, в драку с ножами не лезут – скорее, трусливы до храбрости, не норовят обслюнявить в чувствах, не пускают слезу, не читают морали. Но под градусом их легендарная плутоватость становится какой-то непрошибаемой, школьной, из разряда «дурак – сам дурак». Стоит подловить на мелкой безобидной лжи, она тут же обрастает несусветным враньём, вольно-невольно задаёшься вопросом: точно не идиот? И главное, не вычислить цель бессовестного лукавства. Я же знаю, что они постоянно внушают Егору: Машенька-де без матери пропадёт, и уже бы перенесли, но без денег никак – умрёт ребёнок, люлей накажут; таковы условия хозяина, бога, космоса… – здесь вариации бесконечны. И Егор не то чтобы вёлся – он ненавидел кочевников, материл их и даже врезал барону однажды (за что извинялся после перед старухой): нет, скорее смирялся и опускал руки. С одной стороны терзаемый Елизаветой, то умоляющей, то требующей вернуть дочь, то пристально следящей за её рационом, с другой – цыганами, он перестал верить во всё, что нельзя потрогать руками: в любовь, в справедливость, в вечное сияние чистого разума. В золото, полагаю, тоже. Не ищущие головой не знают отчаяния – стимула нет, пусть и душа в поиске. Угасал Егор.
11
Умида отдыхала на той стороне в небольшой палатке в полуметре от черты, разделяющей мир на небольшом отрезке в дальней части Юности: восточники попадали сюда с другого примыкающего острова, через мостик над узкой протокой. Собственно, и табор поделился на два лагеря: из соображений безопасности и для удобства клиентов. В центре условной границы – одинаковые полупрозрачные шатры, собранные половинками друг против друга, будто эстрады с минимальным зазором меж ними. Здесь перемещали детей. Что в принципе можно было сделать в любой точке 104-й, но антураж оправдывал себя: и цыганам спокойнее (нападения в случае неудач – не редкость) и эстетика не страдала – рубеж пропускал исключительно в первозданном виде. Поэтому люли имели минимум по два комплекта повседневной одежды, и не особо стремились соответствовать привычному облику: ряженые – не в счёт. Тут же располагались просторные гостевые юрты, увитые на азиатский манер пёстрыми лентами, убранные изнутри коврами, парчой и шкурами, с дежурным запасом вина, водки, сока, фруктов и изысканных сладостей. Разумная щедрость при такой-то марже. Чего не скажешь об обычно захламлённых кельях самих цыган.
Быт же Умиды, нехитрый гардероб являлись исключением во всём: ни восточной показной роскоши, ни цыганской