Понимаешь?
За время работы в департаменте Алекс очень много раз произносила подобную речь, и зачастую она оказывалась действенной. В примерно сорока процентах случаев именно в этот момент объект начинал свою исповедь. Не всегда заканчивал, конечно, – далее приходилось делать хотя бы пробные шаги. Однако был неплохой шанс получить первое признание. Все зависело от того, кто находился перед Алекс. Без применения боли начинали говорить примерно половина военных, пять-десять процентов разведчиков и столько же религиозных фанатиков. На простых «шестерок» речь действовала безотказно. А вот ключевые фигуры расставались с малейшими деталями весьма болезненно.
Алекс искренне надеялась, что Дэниел не из последних.
Все это время он, с застывшим от страха лицом, не сводил с нее взгляда. А когда речь подошла к концу, непонимающе нахмурился. Алекс явно ожидала другого эффекта.
– Ты меня понимаешь, Дэниел?
– Алекс? – изумленно спросил он. – Алекс, это ты?
Вот поэтому-то и нельзя контактировать с объектом заранее. Беседа пошла не по сценарию.
– Это, конечно же, не настоящее имя. Ты ведь знаешь.
– Что?
– Меня зовут не Алекс.
– Но… ты же доктор. Ты мне помогала.
– Я не тот доктор, Дэниел. И я тебе не помогала. Я вколола препарат, а потом похитила тебя.
Его лицо стало серьезным.
– Ты была ко мне добра.
Она сдержала вздох.
– Я делала все, чтобы доставить тебя сюда. А теперь сосредоточься, Дэниел, и ответь на вопрос. Ты расскажешь мне то, что я хочу узнать?
Опять сомнение на лице. Неспособность поверить, что она действительно причинит ему боль, что все происходит на самом деле.
– Я расскажу все, что ты хочешь узнать. Но, повторюсь, у меня нет ничего важного. Ни номеров банковских счетов, ни… не знаю, карт сокровищ. Ничего стоящего всего этого.
Дэниел попытался сделать жест прикованной рукой и, взглянув на себя, наконец осознал, что полностью обнажен. Его кожа вспыхнула – лицо, шея, линия в центре груди, – и он машинально дернулся, словно хотел прикрыться. Дыхание и сердцебиение вновь участились.
Нагота – то, что в равной степени ненавидели как секретные агенты, так и «шестерки» террористов.
– Мне не нужна карта сокровищ. Я не ищу личной выгоды, Дэниел. Я стремлюсь защитить жизни невинных людей. Об этом и поговорим.
– Не понимаю. Как я могу здесь помочь? И зачем мне отказываться?
Ход разговора ей не нравился. Тех, кто цеплялся за якобы незнание и невинность, зачастую приходилось ломать дольше, чем признававших вину, но отчаянно выгораживавших свое правительство, джихад или товарищей.
Алекс взяла со стола первое фото – один из самых четких снимков де ла Фуэнтеса крупным планом.
– Начнем с него, – произнесла она, держа фото на уровне глаз Дэниела.
Ноль эмоций. Никакой реакции. Дело плохо.
– Кто это?
Теперь Алекс позволила себе вздохнуть.
– Дэниел, ты делаешь неправильный выбор. Пожалуйста, подумай.
– Но