свете, приезд ко Двору, словом все-все-все, чуть ли не блаженство. Впрочем, раздражение моего мужа было понятно. Я ведь знала злорадство столичного общества и легко могла себе представить из сообщений моего адвоката и отца Алексея, единственных моих корреспондентов из России и Европы, – сколько колкостей и шпилек приходится выслушивать моему бедному мужу… Какой сюжет для сплетен светских кумушек обоего пола! Поняла я и то, что мое имя смешивают с грязью, обвиняя меня Бог знает в чем. Светское общество торжественно «вычеркнуло меня из списков» порядочных женщин. Говорили, конечно, что я уехала с любовником, если не с двумя, и что я «воспользовалась деньгами мужа», попросту обокрала его, чуть не взломав его кассу… Совесть моя была спокойна, а между тем мне было больно… Мысль о том, что государь и государыня, бывшие ко мне так милостивы, теперь станут презирать меня, была так невыносимо тяжела, что я не выдержала и, пользуясь драгоценным правом «смолянок» обращаться с письменной просьбой к Августейшей покровительнице института, написала государыне всю правду, откровенно прося ее Величество, мою обожаемую и Богом данную «Мать», не верить злым сплетням. Должно быть, правда имеет свой особенный голос, внушающий доверие, так как через два месяца я получила письмо от любимой фрейлины императрицы. «Ее Величество, писала графиня Аникина, была сердечно рада узнать, что ее «посаженая дочь» не нарушала святости брака и не виновна ни в чем, кроме легкомыслия. И хотя государыня не может оправдать жену, покидающую мужа, хотя бы и виноватого перед ней, но государыня сохраняет графине Ольге Бельской свое милостивое благоволение, от души желая скорейшего и, по возможности, мирного окончания семейного недоразумения, вдвойне тягостного, когда оно происходит в среде высшего дворянства, долженствующего служить примером благочестия и чистоты семейной жизни».
Письмо графини Аникиной было величайшей и незаслуженной милостью и спасительным уроком, которым я воспользовалась при получении известия о смертельной болезни моего мужа.
– Значит, вы не разведенная жена? – быстро спросил молодой ученый, и в его голосе было столько бессознательной и наивной радости, что Ольга невольно засмеялась.
– Ах, друг мой, какой вы… немец… Сознайтесь, что в качестве разведенной жены я потеряла бы часть моего ореола в ваших глазах, хотя в Германии развод допускается законом и достигается несравненно легче, чем у нас в России.
В свою очередь профессор покраснел.
– А вы сознайтесь, что все еще не доверяете моей… привязанности, Ольга, – уклончиво ответил он. – Впрочем, я и не скрою, что лично не одобряю развода в принципе, хотя конечно допускаю исключения, для которых, в сущности, и создан закон о разводе. Соединенных Богом человеку разъединять не следовало бы…
Ольга протянула ему руку.
– Кто же или что освободило вас от несчастного брака? – спросил профессор.
– Бог… – серьезно ответила Ольга и перекрестилась широким православным крестом. – Прости, Господи,