завораживает белый пейзаж, отливающий голубым в бледных лучах зимнего солнца. Она видит любопытные жилища из меха и шерсти. А на железнодорожных станциях, на которых они изредка останавливались по пути в Мезень, ее поражают огромные печи с деревянным узором, выкрашенным в желтый и красный цвета, около которых греются путешественники. После долгого пути под свирепым ветром, сидя перед этими печами, она чувствует, как ее обволакивает тепло не только физическое: дикая красота России, несмотря ни на что, дарует ей глубокую и неожиданную радость.
Жители Мезени показались ей холодными, как сам климат: температура опускается до минус сорока. «Этот город с умершей духовностью и сам умирает, – пишет она своей подруге Анне Ашкенази, – в этом нет ничего шокирующего или ужасного, как, например, на каторжных работах, но здесь нет никакой жизни, и люди вырастают уже больными, как растение, лишенное воды». Инесса рассказывает Анне, как в этой ледяной и отдаленной местности «люди теряют жизнеспособность». «Здесь нет ничего интересного, не удается установить ни малейшей духовной связи с местным населением, и нет даже физической работы, а если и есть, то лишь случайная и недолгая. Мышцы отвыкают от работы, а мозг от мыслительной деятельности». И еще она пишет Александру: «Дни не проходят, а как-то неизъяснимо ползут, подобно бледным, безжизненным теням. Мы сами себя обманываем, пытаясь убедить себя, что здесь есть жизнь. Конечно, мне лучше, чем другим, потому что я не одна. Многие здесь в совершенном одиночестве и переживают ужасный период. Впрочем, мне хуже других, оттого что в Москве у меня дети, по которым я скучаю и за которых переживаю». Инессу спасает ее знаменитая способность приспосабливаться и скромная субсидия, которую она получает от правительства: около двенадцати рублей, на которые она снимает деревянную избу. Она пытается жить достойно, не теряя чувства юмора и иронии; в Мезени примерно сотня политических заключенных, с которыми можно подружиться, школа, газета, даже пианино в деревенском магазине. Утром, когда они просыпаются, Володя готовит завтрак и идет за водой. «Мне надо бы самой вставать пораньше и ставить самовар, но я известна своей ленью, и вот я встаю поздно, а самовар уже кипит», – пишет она детям. Она что-то готовит, делает все, что может, но предпочитает преподавать французский или русский, читать и, при возможности, играть на пианино. А потом, когда дни становятся теплее, она гуляет и ходит в гости к кому-нибудь из соседей, с которыми дружит. И в Мезени она пытается устроить себе такую жизнь, в которой у нее были бы интересы, маленькие радости, новые знакомства. А вечером она любит лечь в теплую мягкую постель с книгой. «Если книга скучная, – рассказывает она детям, – я быстро засыпаю. Прошу вас, – добавляет она шутливо, – не следуйте моему примеру, я делаю это лишь здесь, в других случаях, как вы знаете, я само совершенство».
И все же чувство изолированности, отсутствие контакта с любимой семьей, невозможность получать новости о происходящем в стране в конце концов